Он затаил дыхание, стараясь прогнать эти похотливые мысли. «Молли… Думай о Молли, – мысленно твердил он. – Ее длинные светлые волосы ниспадают на плечи, а страстные губы жаждут наслаждения». Проклятие, все бесполезно.

С моря подул ветер, шелестя ветвями над ними, когда они шли среди густых, усеянных плодами диких яблонь, и Фредерик почувствовал, что Элинор задрожала, шагая рядом с ним.

Он остановился и повернулся к ней:

– Вам холодно?

Она кивнула в ответ.

– Немного. Мне следовало захватить с собой что-нибудь потеплее, чем эта шаль, – сказала она, отпуская его руку и плотнее запахивая на плечах шаль с бахромой.

– Вот, – сказал Фредерик, расстегивая и снимая свой сюртук. – Возьмите это.

– Нет, я не могу. Наденьте его снова, кто-нибудь может увидеть…

– Кто? Джордж Уитби?

– Может быть, – сказала она, оглядываясь на дом.

– И что, если он увидит? Думаете, он предпочтет, чтобы я позволил вам простудиться?

– Наверное, нет. Но все же…

– Вас очень беспокоит, что он подумает о вас, Элинор?

– Это вас не касается, – сказала она и быстро зашагала к аллее каштанов в отдалении.

Фредерик легко догнал Элинор и подстроился под ее шаг, перекинув сюртук через плечо.

– Кажется, вас очень волнует его мнение, о чем свидетельствует это платье.

– Что вы имеете в виду? – спросила она, ускоряя шаг.

– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. И вам лучше идти помедленнее. Если вы будете так спешить, ваша грудь непременно выскочит наружу. А если это произойдет, то я не ручаюсь за себя.

Элинор повернулась к нему, сверкая глазами.

– Как вы смеете говорить мне такие непристойные, вульгарные вещи! – Снова подул ветер, и она опять задрожала, на этот раз гораздо сильнее.

Фредерик протянул ей сюртук:

– Наденьте его, Элинор. Вам же холодно.

– Нет, благодарю, – сказала она и отвернулась. Упрямая женщина. Он заметил, что кожа ее рук стала похожа на гусиную.

– Черт возьми, Элинор. Наденьте этот сюртук.

Она ничего не сказала, но Фредерик увидел, как ее пальцы сжались в кулаки. Он зашел сзади нее и встал так близко, что его грудь соприкасалась с ее спиной. Поскольку она не протестовала, он осторожно накинул ей на плечи свой сюртук и поспешно отошел, пока не поздно. Пока не сделал того, что не следует, поскольку готов был заключить в свои объятия ее мягкое тело и целовать ее до безумия. Его Дыхание сделалось прерывистым от напряжения, когда он наблюдал, как она молча продевает руки в рукава.

Элинор вдохнула запах мужчины, сохранившийся в складках сюртука, и ее сердце тревожно забилось. Именно этого она опасалась, когда отказывалась надеть его одежду. И сейчас он стоял перед ней в рубашке и жилете, а его непокорные темные волосы развевались на ветру. Легкий намек на бороду оттенял его подбородок и скулы. В таком виде он выглядел еще более опасным. Почему мистер Уитби отказался сопровождать ее, предоставив это Фредерику? Казалось, Уитби с неподдельным энтузиазмом уделял ей внимание. Ей было приятно его общество, и она чувствовала, что он тоже испытывал удовольствие, общаясь с ней.

Но вместо мистера Уитби сейчас здесь перед ней в лунном свете стоял Фредерик – мужчина, которого она старалась избегать. И более того – его взгляд пугал ее.

Никто прежде не смотрел на нее так, как Фредерик, и она не понимала, что это означает.

– Чтобы вы знали, Элинор: увидев вас в таком платье, я теперь ни в чем не смогу отказать вам. Если вы скажете, чтобы я прыгнул с утеса, я охотно сделаю это.

– Я не знаю, должна ли обижаться или быть польщенной такими ироничными заявлениями, – сказала она, стараясь замедлить дыхание.

– Несомненно, быть польщенной. Ведь вы узнали теперь мою слабость. Стоит вам надеть это платье, и я буду в вашей власти. Вашим рабом, так сказать.

– Интересно, – тихо сказала Элинор. Ей хотелось бы верить в правдивость его слов, прикрытых шутливой иронией, хотя она понимала, что этого делать нельзя. – Это всего лишь красивые слова, Фредерик. Скажите, вы когда-нибудь встречали сопротивление женщин? Или они всегда сразу падали к вашим ногам?

Он запрокинул голову и расхохотался.

– Что в этом смешного? – спросила Элинор, чувствуя себя в глупом положении.

– Значит, вы сомневаетесь в том, что я говорю. Но разве вы не заметили, что я не отрывал от вас глаз весь вечер?

Конечно, она заметила, и от этого пульс ее учащался и ладони становились влажными каждый раз, когда она ловила его взгляд. Была ли это истинная страсть в глубине его темных глаз? Или она только принимала желаемое за действительное?

– Расскажите мне об Ирландии, – попросила Элинор, желая сменить тему. – О вашем семейном поместье в Коннемаре.

Фредерик молчал несколько секунд, а когда заговорил, его голос был мягким, почти благоговейным.

– По-моему, Эбби самое красивое место на земле. Оно расположено между озером и горным склоном, среди вековых дубов, и довольно часто покрыто туманом. Дом из серого сланца имеет прямоугольную форму и весьма хаотичную конструкцию внутри с выступающими повсюду балками. Позади него расположен огороженный стенами сад, половина которого занята цветами, а другая – овощами.

Мальчиком я проводил много часов, играя там и катаясь на лодке по озеру. Мои прародители жили по соседству в бледно-розовом, увитом виноградом доме в окрестностях Эбби.

– Звучит красиво, – заметила Элинор. – Вы часто ездили туда?

– Боюсь, не очень часто. Это место довольно изолированное, и добраться туда нелегко. Вы знаете, меня сослали туда в качестве наказания, когда я был мальчиком.

– Мне кажется, это выглядит не таким уж наказанием.

Фредерик пожал плечами:

– Я ужасно скучал по своим сестрам. Особенно по Марии, а также по Кэтрин – старшей сестре. Последняя была для меня как мать. Однако согласен, моя жизнь в Эбби не являлась таким серьезным наказанием, как рассчитывал отец.

– У вас был также брат? Старший брат?

– Да. Чарлз являлся наследником отца, его радостью и гордостью. Он трагически погиб, когда мне было десять лет. Хотите узнать еще что-нибудь? – спросил Фредерик напряженным голосом.

Элинор пожала плечами, избегая его испытующего взгляда.

– Я только хотела поддержать разговор.

Он коснулся пальцем ее подбородка и приподнял голову, заставив Элинор смотреть ему в глаза. На мгновение она была очарована, не в силах оторваться от его напряженных глаз, в которых отражался лунный свет.

– Не надо считать меня героем-мучеником, Элинор, – сказал он наконец, подчеркивая каждое слово. – Во мне нет ничего романтического.