Он продолжал обход. Многие охранники верили, что в коридорах водятся привидения. Им чудилось хлопанье дверей, шепот в безлюдных лестничных пролетах, они ощущали внезапные падения температуры, находили развернутые пожарные шланги. Курт слушал их во время перерывов — они, как старухи, старались перещеголять друг друга. В рассказах без балды, полных ерунды. Серьезно кивали головами, суеверные до смешного. Обходя коридоры, Курт не ощущал никаких признаков сверхъестественного, но иногда какое-то беспокойство возникало. Хотя, случалось, завернув за угол и уткнувшись в тупик — служебный проход, который никуда не вел и ничего не обслуживал, — в глухую кирпичную стену, он вспоминал старый дом, где вырос, детские своих кошмары, и в животе делалось пусто. Ему страшно было обернуться, казалось, кто-то проследил за ним до самой этой остановки. Он пятился, чтобы не повернуться спиной к стене, но чувство, что за ним следят, не отпускало. Его рождали гул в ушах, давление под веками. «Здесь кто-нибудь есть?» — спрашивал он и всякий раз жалел об этом.

Сегодня он думал о девочке, которую несколько недель назад видел на мониторе. Он еще раз позвонил в полицию, но о пропавших детях туда никто не сообщал. Он не мог отделаться от ощущения, что она где-то здесь, с ним, в коридорах. Хотелось найти ее и вернуть домой.

Курт устал. Он с удовольствием сел бы сейчас на цементный пол и задремал, но это не годилось. После смерти Нэнси он стал много спать. Мог бы проспать теперь столько, сколько бы захотел. Только трудно было решить, сколько он хочет. Первый год он спал все время, когда не ел и не работал. Он мог проспать ночь, и если день был свободный, то и его проспать.

Его не особенно беспокоило, что образовалась зависимость от сна. Но стало трудно отличать реальность от сновидений и воспоминаний. Он испугался, что сон отнимет у него подлинную Нэнси. Сновидения обманывали: они притворялись воспоминаниями, притворялись, что у них есть история; они включали в себя другие сновидения. Он слишком поздно понял, что сны были ползучим энцефалитным вирусом, которому он позволил поселиться в мозгу, и теперь вирус расползался, переиначивал и съедал истину — стирал факты. Многое уже ушло. Действительно ли они с Нэнси сидели в переполненном баре и безуспешно старались не замечать парочку, совокуплявшуюся в углу? Действительно ли видели огромный кусок льда, блестевший на траве в солнечном лесу? Постоянно ли снится ему Нэнси в красной шляпе тех времен, когда они познакомились? Или в первый раз приснилась прошлой ночью, и приснилось, что снится постоянно? Он был в ужасе от того, что не может ответить на эти вопросы, и, проспав так год, пошел к врачу. Врач отправил его к специалистам, и несколько ночей Курт провел в клинике сна. В конце ему назвали массу недугов, которыми его нарушение не является. Это не нарколепсия, хотя симптомы гипнотических галлюцинаций наблюдаются. Это не апноэ — дыхание у него не нарушено. Теряясь в догадках, они постановили наконец, что у него идиопатическая (то есть неясного происхождения) гиперсомния. Один специалист признался Курту, что это научный способ сказать «не знаем». Все остальные варианты они отмели; к этому диагнозу пришли «методом исключения». Насчет исключения Курт понял. Врач сказал Курту, чтобы тот перестал работать в разные смены (это было невозможно) и строго ограничивался восемью часами ночного сна (это ему в конце концов удалось).

Но первые месяцы приходилось трудно. Сон медленно обволакивал его, когда он читал книгу; сон обманывал его, притворяясь бодрствованием; сон прокручивал лучшие фильмы. Постепенно он все же добился своего, и, как у всякого, одолевшего зависимость, жизнь стала тянуться секунда за секундой, и даже через четыре года сон иногда предлагал ему прежнее убежище.

Ночами в коридорах он вспоминал Нэнси, и она казалась плодом воображения, а иногда, наоборот, он воображал жизни людей наверху, в центре, и воображаемое казалось воспоминаниями. Он старался отделить одно от другого, но они норовили перемещаться, и все путалось.

Безымянный мужчина

Восточный пассаж

Загляну в «Твою музыку» и посмотрю в секции видео. Никому от этого вреда не будет. Посмотрю мимоходом секцию, но у прилавка справляться не стану. Все равно идти мимо. Это по дороге. Сегодня дел особых нет, куплю газету в «У. Г. Смите»[17]и, раз уж я там, загляну в «Твою музыку».

Мог бы купить газету в лавке рядом с домом и сэкономить на автобусе, но никогда не знаю, какая мне нужна, покуда все не увижу, а у «Смита» огромный ассортимент. Вероятно, возьму Mirror, но, по крайней мере, могу выбирать. И попробую нарушить обычай. Как раз это и сказала мне дама в клинике. Она сказала: «Иногда попробуйте себя удивить, нарушить заведенный порядок». Так что сегодня, может, и попробую. Может быть, куплю сегодня «Дэйли глинер», или «Морнинг стар», или лондонскую «Таймс», или манчестерскую «Гардиан». Дама сказала, что мне больше не следует сюда ходить, но, думаю, это не страшно, если я захожу по дороге. Думаю, она сказала бы, что вполне можно заглянуть в отдел мимоходом, если я все равно иду покупать газету… не знаю какую.

Да, я думал, там новое видео, но вижу, что они просто переместили все в секции или же кто-то взял этот эпизод и вернул не на место. Поэтому я задержался — я знаю, что наверху слева корешок всегда желтый, четвертая серия, а там был оранжевый, то есть серия 3. Пришлось остановиться. Иначе бы я не остановился, но там был непорядок, и я мог бы помочь им и поставить кассету туда, где ей положено быть. Я думал, это новое видео, новый выпуск, но я помню, они сказали, что их больше нет. Это сказали в прошлый раз. Сказали, что мне нет смысла справляться каждый день, новых эпизодов не ожидается. Я и не буду справляться у прилавка, не буду спрашивать, выпущено ли что-то новое, потому что в прошлый раз сказали, что больше их не будет.

Тем более не стоит спрашивать, потому что за прилавком эта рыжая девушка. Я слышал прошлый раз — она вздохнула. Она была груба со мной. Она не имеет права быть грубой, я покупатель, и мне позволено спрашивать о новых выпусках. Она была груба со мной. Она ничего не сказала, но я видел ее взгляд и, когда она вздохнула, все понял. Не буду ее спрашивать сегодня. Она может увидеть меня здесь и подумать, что я подойду и спрошу, но я ей покажу, что она меня совсем не знает, я больше спрашивать не буду. Иду покупать газету. Еще не знаю какую. Куплю газету и на обратном пути, когда пойду на автобус, может быть, пройду здесь. Она может оказаться на обеде. Может, будет парень с больными ногами, он никогда не грубит. Да и знает, я думаю, больше нее.

Когда Курту было одиннадцать лет, вечерами по пятницам он оставался один дома. Родители уходили в клуб, старшая сестра убегала к лучшей подруге, а он съедал все чипсы и шоколад, все, сколько мог вместить. Лежал на диване в кроссовках, нелегально поставив стакан с кока-колой на матерчатый подлокотник, и смотрел «Профессионалов». Но за звуками телевизора слышались другие звуки — тиканье часов, гудение холодильника, внезапные скрипы лестницы, — и было полное ощущение, что дом наблюдает за ним. Он ходил по комнатам, зажигал свет, иногда кричал, но враждебность не исчезала. Тогда он ложился в постель, задремывал, просыпался, ждал, когда в замке повернется отцовский ключ, и знал, что за ним наблюдают, даже когда он под пуховым одеялом. Неумолимое присутствие чужого давило на него.