Лиза нехотя вернулась к действительности, заметив человека, как будто бы заблудившегося в центре зала. К прилавку стояла очередь, поэтому она могла только наблюдать за его параличом посреди клубящейся толпы. Она увидела, как парень с шулерскими усиками нарочно толкнул его и обругал за то, что тот стоит на дороге. Фредди Меркьюри уверял всех, что они чемпионы. Лиза и заблудившийся знали, что это не так.

Курт-старший был требователен к поведению своих детей. Все родители в микрорайоне считали Курта и его сестру образцовыми детьми: вежливые, спокойные, чистые. Курт-старший был человек молчаливый, он, как почти все мужчины вокруг, потерял работу, когда изменилась экономика. Первым закрылся газовый завод, за ним — коксохимический, потом другие предприятия, в том числе большой станкостроительный завод, где работал Курт-старший. В отличие от большинства Курт-старший сумел найти другую работу на производстве — как он говорил, настоящую работу. Он вставал в 4.30 утра, садился в автобус и два часа ехал до фабрики на окраине Бирмингема. Он был человек старой закалки: работящий, вежливый с женщинами, требовал, чтобы дети уважали старших, никогда не ходил по магазинам с женой.

Мать Курта Пат, по натуре более мягкая, во всем полагалась на мнение мужа. На каждую просьбу ответ был один: «Надо спросить у отца». Всё решал Курт-старший, и решение не обсуждалось. Семья боялась его. Он обожал музыку кантри и к ней относился с такой же угрюмой основательностью, как и ко всему остальному в жизни. Каждую пятницу вечером он вел жену в клуб рабочих, где все наряжались в ковбойскую одежду и танцевали под песни Джима Ривса и Пэтси Клайн. Курт-старший не видел в этом переодевании ничего легкомысленного и перед выходом сам сосредоточенно гладил свою черную ковбойскую рубашку и начищал металлические диски на черном «стетсоне». В клубе он скованно, но аккуратно танцевал под «Теннессийский вальс» и другие пьесы в умеренном темпе и всегда приглашал один раз вдову миссис Глисон, потому что был джентльменом.

Жить с таким отцом было тяжело, и Курт с сестрой страдали под этим бременем. Сестра выбрала более активное сопротивление, а для Курта бунт заключался в маленькой личной свободе прогулов. В десятилетнем возрасте он иногда пропускал занятия. Родители ничего не знали — он подделывал записки о болезни и прогулами не злоупотреблял, чтобы не вызвать к ним излишнего интереса.

Дни, свободные от школы, были днями, свободными от ожиданий, которые на него возлагались, и единственной возможностью быть самим собой, выбраться из тени. Делал он это не в пику отцу, а ради себя самого — это ощущалось как необходимость, хотя при мысли, что отец узнает, его обжигал стыд. Но однажды его пронесло чудом — теперь он уже не помнил, что это была за неприятность, когда он чуть не попался, — и он, испугавшись, перестал прогуливать.

А до этого в свободные дни Курт бродил по безмолвной промышленной зоне, окружавшей его район: среди газгольдеров старого газового завода, среди градирен, пустых фабрик, мимо луж странного цвета, почернелых кирпичных будок, вдоль канала и платформы с отсутствующими рельсами. Некоторые фабрики были снесены целиком, другие — только наполовину; градирни взрывать было опасно, они дожидались, когда их разберут по кирпичику. Здесь выросли и работали отец Курта и другие мужчины района; безлюдный пейзаж навевал грусть, почему-то приятную Курту. Дни тут тянулись медленно, в тишине, среди кирпичей и бурьяна, и он никогда не встречал тут людей. Он пролезал в окно или в дыру в стене и попадал еще на одну громадную цементную площадку, усыпанную ржавыми железными обрезками и загадочными отливками, которые он запихивал в карманы. Он обожал эти пустые корпуса, устраивал в углах себе норы. Он любил гудение ветра в мотках проволоки, любил здешний воздух с запахом аммиака, и сладко было чувствовать себя последним живым человеком на земле и выкрикивать странные слова шелушащимся стенам. Иногда он бросал камень в злую с виду собаку — но и только.

В бетонном дворе одной старой фабрики на улице Лонг-Акр была квадратная яма; в темную глубину спускалась ржавая лесенка. Курт подолгу смотрел в яму: хотелось спуститься туда, но прежде надо было убедиться, что там нет ничего плохого. Он ложился на землю у края, вглядывался в черноту — не обозначатся ли во тьме какие-то фигуры. Иногда солнце стояло так, что можно было заглянуть глубже, но увидеть, где кончается лесенка, все равно не удавалось. Было ли это бомбоубежище, или склад опасных химикатов, или место, куда отправляли ленивых рабочих, — он терялся в догадках. А может быть, там было спрятано сокровище.

Однажды Курт взял из-под раковины в кухне отцовский фонарь. Он посветил в яму и все равно не увидел дна. Он стал медленно спускаться по лестнице, но, сообразив, как глубоко она уходит и что двигаться дальше надо либо без рук, либо без фонаря, перепугался и полез быстрее, чуть не промахиваясь ногами мимо ступенек. Дно встретило его жестким толчком. Он посветил вокруг и увидел помещение размером с классную комнату. Пахло холодом и сыростью. На полу валялись бумажки. Курт поднял две штуки и рассмотрел при свете. Это были какие-то технические руководства — с чертежами и формулами на пожелтелой, ломкой бумаге. Между вещами, валявшимися на полу, не было никакой связи: старая свернутая грифельная доска без надписей, детали механизмов, сломанный зонтик. Курт медленно пошел в дальний угол. Не было ни банок из-под пива, ни других следов обитания. Курт чувствовал себя первооткрывателем — он первым набрел на останки рухнувшей империи. В углу он повернулся посмотреть туда, откуда пришел, — и испугался: луч фонарика не достигал лестницы. Он видел только пустое помещение без выхода. И пронзила мысль: сейчас никто на свете не знает, где он. Он пропал, исчез с земли. Мысль была невыносимая, удушающая. Она вытеснила все остальные мысли. Старые батарейки в фонаре разрядились, свет погас. Мрак окружил его, и на миг он подумал, что умер. Он помчался вслепую. Через несколько секунд все же отыскал лестницу, полез наверх, ободрал колено и все время в ужасе ждал, что невидимая сила потащит его за ноги обратно.

После этого яма представлялась ему смертью — местом, куда можно сойти и увидеть, что такое смерть. Он прикрыл яму древесно-стружечной плитой, а сверху положил камни. И теперь, когда шел по этому участку, точно знал, что у него под ногами.

Курт понял, что его секретные места и безмолвная индустриальная площадка для игр перестают существовать. Он видел, как возводятся леса и как их разбирают: в нескольких сотнях метров открывался новый торговый центр. Отец уже запретил членам семьи посещать «Зеленые дубы». Центр построили на месте его бывшего завода, и Курт-старший счел это оскорблением всему району — там будут работать женщины, покупать должны будут женщины и не будет производиться ничего стоящего. Но младшему Курту было любопытно туда заглянуть. Он хотел посмотреть, могут ли выжить призраки.

* * *

В комнату персонала ворвался Дэн.

— Е… твою мать. Десять минут спускался в е…м лифте — эти е…е обезьяны-покупатели жали на каждую кнопку и кудахтали, как идиоты, когда он останавливался: ой! Чудо из чудес, дверь открылась еще на одном — ты угадала — этаже этого е…о магазина. Можно подумать, дверь открывается туда, куда смотрит телескоп «Хаббл».