Даже в шестьдесят один год королева и мысли не допускала о том, что кто-то из женщин может превосходить ее внешне. Любые попытки как-то выделиться строжайше наказывались: фрейлины должны были быть одеты в неброские темные платья, чтобы яркие наряды королевы резко выделялись на их фоне. Они также должны были постоянно заниматься чем-то полезным, например рукоделием, и не сновать по дворцу без дела, кокетничая с мужчинами.

Сама Елизавета скрывала редкие седеющие волосы под многочисленными париками и сильно пудрила лицо, чтобы скрыть все больше проявлявшиеся на нем приметы времени. Несмотря на собственный постулат о том, что мужчин слушать нельзя, они только и делают, что льстят, ее придворные постоянно говорили ей комплименты. Это являлось обязательным ритуалом, который нельзя было нарушать. Порой казалось: Елизавета настолько уверена в своей неувядающей красоте, что воспринимала эти слова как правду.

— Итак, чего мы добились за это время? Елизавета, несмотря на фаворитов, засыпающих ее лестью, не приблизила к себе никого настолько же близко, как Дадли. Он давно умер, но его тень стоит рядом с английской королевой, отваживая всех ухажеров.

— Наши шпионы следят за каждым ее шагом.

— И что? Сын Елизаветы, о котором вы мне твердили два года назад, исчез, будто его и не было, — в голосе появились угрожающие нотки, — таинственная шкатулка как стояла в спальне королевы, так и стоит. Словно ее невозможно выкрасть, словно ее охраняет вся королевская стража. Мы упускаем время. У королевы нет наследника. Но если после ее смерти всплывет загадочный сын и будет претендовать на трон?

— Я не думаю…

— Вы не думаете, и в этом вся проблема. Королеву надо заставить выйти замуж, притом за того, кого мы ей подберем, чтобы учесть полностью интересы французского трона. Жених будет молод и переживет свою английскую жену, оставшись безраздельно править Англией. И никакой внебрачный сын графа Лейстера этому помешать уже не сможет.

— Мы стараемся…

— Вы не стараетесь! Документов, порочащих королеву, нет. У нас нет ничего, что помогло бы заставить ее действовать так, как нужно нам.

— В шкатулке точно что-то есть. Она все время возит ее с собой. В спальне шкатулка тщательно прячется. Я уже говорил вам, что доподлинно известно: в ней бумаги, касаемые связи королевы с Робертом Дадли, графом Лейстером. Королева никогда никому не показывала ее содержимое.

— Откуда тогда вы знаете, что там за бумаги?

— Одна из подкупленных мной фрейлин сумела случайно туда заглянуть. Но все бумаги перебрать не удалось. Выкрасть их она тоже не успела.

— Кстати, а кто у нее сейчас в фаворитах?

— Эссекс и Саутгемптон. Эти — на первых ролях. Еще есть ее крестный сын — Джон Харрингтон. Его она тоже держит возле себя. Королева с ними кокетничает, они засыпают ее комплиментами. Но это лишь игра. Такие отношения, как с Дадли, вы правы, у нее не складываются ни с кем.

— Таких нам и не надо. Было бы неплохо, чтобы кто-то проник к ней в спальню. Тот, кому бы она доверяла. Добыть шкатулку можно только таким путем. Это должна быть не глупая фрейлина, а мужчина из ее ближайшего окружения. Посмотрите, с кем можно договориться. Иногда люди способны на многое ради своих личных интересов. К сожалению, интересы страны тут могут не сыграть большой роли, — он усмехнулся.

Вокруг нее всегда были враги. С тех самых пор, как она попала девочкой в Тауэр. Доверия были достойны единицы. А точнее, из всех мужчин Елизавета доверяла лишь Дадли. После того как он умер, поддерживать незамужний статус ей было несложно. Крутившиеся вокруг фавориты не стоили даже упоминания.

— Вы сегодня как-то особенно хорошо выглядите, Ваше Величество, — граф Саутгемптон склонился к ее руке. Елизавета заметила, как за всей сценой со стороны наблюдает Эссекс. Она снисходительно улыбнулась Генри.

— Прогуляйтесь со мной по парку, граф, — позволила она ему, — погода сегодня тоже как-то особенно хороша.

— С удовольствием, — кивнул граф.

Кроме Эссекса за ними наблюдала еще одна пара глаз. Королева взгляд заметила и решила, что, пожалуй, будет выделять из толпы фаворитов графа Саутгемптона еще несколько дней. Ей доставляла удовольствие эта игра. Елизавете нравилось вызывать ревность. И по сей день ради ее расположения скрещивались шпаги — уж кому-кому, а Эссексу это очень хорошо известно.

Королева и граф пошли в сторону парка, оставив позади толпу придворных.

«Если я женюсь на Элизабет Верной, я точно потеряю расположение королевы, — подумал Генри, — и при дворе мне больше не бывать. Хотя Эссексу удалось и жениться, и оставаться при Елизавете».

После он думал: все, что произошло, случилось по его вине. Он фактически бросил семью, влюбился в Элизабет, и сам Господь Бог решил очень наглядно показать Уильяму, как он не прав. Если грешишь, то изволь платить за свой грех. И цену назначаешь не ты, и торговаться не с кем, да и поздно. Вне зависимости от твоего желания у тебя забирают самое ценное, что имеешь, не спрашивая на то разрешения и не предупреждая заранее.

Последние два года Уильям считал, что самым ценным для него является Элизабет. Каждая разлука с ней, даже если она длилась всего один день, давалась мучительно тяжело. Уильям мало ел, плохо спал и, как говорил его друг Джеймс, олицетворял собой несчастную любовь.

А Элизабет Верной блистала при дворе. Конечно, ровно настолько, насколько было вообще позволительно блистать рядом с королевой. Граф Саутгемптон умудрялся ухаживать за двумя Елизаветами сразу: молодая Элизабет, как и раньше, кружила ему голову и жила в его сердце, покровительство королевы Елизаветы терять было бы слишком глупо, поэтому Генри продолжал говорить ей комплименты и сопровождать в длительных прогулках по дворцовым паркам.

Уильям слишком хорошо видел игру графа и не мог не замечать перемен в своей возлюбленной. Она, как и все, кто много времени проводил при дворе, становилась расчетливее в своих поступках, стараясь не обращать внимания на поведение Генри. Уильяма Элизабет тоже не отпускала от себя. Ей было приятно слышать сонеты, слагаемые в ее честь, видеть страдание в его глазах. Редкие свидания были наполнены страстью, подогреваемой наличием сильного соперника.

Ни Уильям, ни граф больше не возвращались к болезненной теме борьбы за сердце Элизабет. Каждый из них предпочитал думать, что выигрывает именно он. А Элизабет старалась их в этом не разуверять.

Так, Уильям, постоянно находясь в состоянии любовной лихорадки, неожиданно столкнулся с тем, что в его жизни присутствуют люди не менее, а, говоря честно, и более важные, чем Элизабет. В конце весны Анна попросила его приехать в Стрэтфорд в связи с тем, что их сын Гамлет тяжело заболел.

Уильям был уверен, что уезжает ненадолго — лишь до тех пор, пока сын не пойдет на поправку. Выздоровление ему представлялось делом времени. Так или иначе, но Гамлету станет лучше, и Уильям сможет вернуться обратно в Лондон. Он договорился в театре, предупредил Элизабет о своем отъезде и без всяких дурных предчувствий двинулся в путь.