— То, что замешано на крови и связано с любовью и смертью, всегда будет иметь успех, — пробормотал Уильям, — в целом жизнь человеческая скучна. Она лишена всех этих жутких драм…

— И, слава богу! — встрял Джеймс.

— Да, но мы жаждем страстей, которые бы разрывали нам сердце. Посмотри, как мало сейчас на сцене разыгрывается комедий. Из десяти пьес, что я написал, всего четыре — комедии. И часто ли театр их ставит?

— Ты прав, гораздо реже, чем трагедии, — Джеймс почесал в голове. — Уильям, с тобой что-то происходит. Ты как-то странно выглядишь в последнее время. Вот и сейчас — ты рассуждаешь о том, что хочет видеть зритель, а сам явно думаешь о другом. Да и твое возвращение в театр — это скорее просто бегство от графа. Вы в ссоре?

— Нет, пожалуй, нет. Я сбежал от Генри, потому что влюбился в его даму сердца.

— Вот так дела! — воскликнул Джеймс и заказал еще эля. — А попроще никого не нашлось? Только дама графа?

— Я же не нарочно! Признаюсь честно: я увидел ее изображение еще два года назад. Все мои сонеты посвящены Элизабет, а не графу, — Уильям вздохнул.

— Можно было догадаться, что ты писал их женщине. Но, я полагал, она — вымышленный образ. И что теперь?

— Теперь я здесь с тобой и снова работаю в театре. Я ей нравлюсь. Граф видит, что происходит. Он предложил честный поединок: мол, ты можешь приходить в мой дом, как и прежде. Пусть Элизабет сама сделает свой выбор. Но слышал бы ты, как он это говорил! Генри уверен в своем превосходстве. Фрейлина королевы никогда не выберет актера.

— Не забывай, Уильям, ты к тому же женат. А граф кроме своего положения и денег вполне может предложить ей руку и сердце. Любая женщина сделала бы выбор в его пользу, — Джеймс похлопал друга по плечу, — не расстраивайся. Куда удобнее любить изображение на портрете, чем реальную женщину. Портрет молчалив, предан тебе, у него не меняется каждую минуту настроение.

— Портрет не дышит, не смотрит тебе в глаза, не дотрагивается до твоей руки, не смеется и не плачет. Если бы не увидел настоящую, живую Элизабет, я бы довольствовался портретом. Но, увидев ее, я не смогу держать в памяти изображение. Я всегда буду помнить реальную женщину.

На улице стало совсем темно.

— Пожалуй, пойдем по домам, — предложил Джеймс, — завтра днем спектакль. Надо выспаться, чтобы бодрее играть в любовь. Уильям, если она тебя так вдохновляет, люби. Главное, чтобы от этого не пострадали твои отношения с графом. Все-таки он покровительствует тебе и театру. Не надо разрушать из-за женщины то, чего ты добился своим талантом.

— Спасибо за совет, друг, — Уильям кивнул, в душе будучи, тем не менее, уверен, что готов бросить к ногам Элизабет все.

В спектаклях ему редко доставались главные роли. Вот и на сей раз Уильям то и дело переодевался, изображая на сцене три разных второстепенных персонажа. В главной роли, как обычно, блистал Джеймс Бербридж. Уильям с удовольствием писал пьесы специально под него: талант Джеймса был бесспорным.

Зал взрывался аплодисментами. «Как хорошо, что я вернулся, — подумал Уил, — я и не думал, что так соскучился по обычной публике, которая готова стоять на ногах два часа подряд ради написанных тобой строк, ради игры Джеймса». Он вернулся на сцену, чтобы сказать очередные реплики, и вдруг увидел ее.

Элизабет сидела в ложе слева от сцены. На голове у нее красовалась прекрасная шляпа, украшенная яркими цветами. Из-под шляпы выбивались темные локоны. Уильям словно во сне произнес свои слова и остался стоять у края сцены, не в силах отвести взгляд от Элизабет.

После спектакля ему передали пахнущую духами записку: «Я вас жду у моста». Уильям вдыхал дурманящий аромат, исходивший от бумаги, и не мог тронуться с места. Наконец он стряхнул оцепенение и, выйдя из театра, пошел в сторону ближайшего моста через Темзу. Из-за расположенной неподалеку ярмарки движение через мост было затруднено: телеги, экипажи, кареты, лошади и люди, передвигавшиеся на своих двоих, бурным потоком двигались и в ту и в другую сторону. Уильям растерянно оглядывался, не понимая, как он сможет увидеть Элизабет в такой толпе.

— Садитесь, — раздался где-то рядом знакомый голос, — садитесь же быстрее.

Дверца остановившейся возле него кареты раскрылась, и маленькая, изящная, женская ручка замахала ему, приглашая незамедлительно влезть внутрь.

— Почему я перестала вас видеть у графа? — Элизабет незамедлительно перешла к делу. — Я вам наскучила? Вам надоело мое общество?

— Ну что вы, что вы говорите! — пытался обороняться Уильям. — Я играю в театре, пишу пьесы. Мне просто стало некогда.

— Неправда, — громко шептала Элизабет, — вы все врете. Раньше у вас хватало времени. Просто теперь вы не хотите со мной встречаться.

— Вы не понимаете, Элизабет. Я вернулся в театр и даже вошел в долю, став пайщиком нашего театрального предприятия.

— Поздравляю, — сказала девушка, поджав губы.

— Вас любит граф. Я не смею с ним соперничать.

— А зря, — Элизабет посмотрела на Уильяма, — вы очень даже привлекательный мужчина. И пишите такие красивые сонеты! Неужели вы хотите сказать, что мы больше не будем видеться? Вы не можете соперничать с графом, а я не могу соперничать с деньгами, которые вы тут, оказывается, вовсю зарабатываете вместо того, чтобы встречаться со мной, — она рассерженно топнула ножкой.

— Я обещаю появляться у графа, — заверил ее Уильям, — реже, чем раньше, но обещаю приходить.

— Мне и самой сложнее будет бывать у него. Я вам хотела и об этом сказать, — призналась Элизабет, — теперь я при дворе. В качестве фрейлины королевы приходить в гости к графу я смогу не так часто, как хотелось бы. Я приехала сюда убедиться, что не разонравилась вам.

— Элизабет, вы не разонравитесь мне до конца моих дней, — пылко заверил ее Уильям.

— Прекрасно, — рассмеялась Элизабет. — Тогда я буду присылать вам записки, чтобы вы знали, когда точно можете меня видеть.

— Спасибо, — произнес Уил, — и я не смел надеяться вновь видеть вас.

— Как видите, зря, — Элизабет снова засмеялась, — ну а сейчас выходите. Мне надо ехать, а как видите, это будет непросто, — она махнула в сторону запруженного народом моста.

Уильям прикоснулся губами к ее руке и вновь оказался на улице. Его тут же оглушил шум толпы. Проходившие мимо люди толкались, пытаясь проложить себе путь, лошади неожиданно начинали ржать прямо у него над ухом, из-под ног с лаем выскакивали собаки, во всю глотку кричали петухи. Но Уильям слышал только голос Элизабет, который чудной мелодией звучал у него в голове…

С тех пор пахнущие духами записки, написанные впопыхах или, напротив, продуманные и нежные, стали частью его жизни. Он ждал их появления везде — в театре, дома и даже у графа, где, как и обещал, Уильям снова начал бывать. Кто только не приносил ему письма: служанки, грязные бродяги, посыльные. А в замке Генри их тайно ему подсовывала в карман сама Элизабет.