терпеливы, ждали пятнадцать минут, готовы были вступить в контакты. Но с этой улюлюкающей толпой невозможно говорить… Будет раскол на двадцать восьмом съезде? Не исключено… — Из лохматой кипы новая записка легла на стол. — Нас часто пугают расколом под неблаговидным предлогом. Тут даже, — хлопнул ногтем по записке, — грозятся расколом, если я не уйду из политбюро. Мол, сдадим партбилеты. Это всё интеллигенция! Интеллигенцию я знаю. Я сам интеллигент! Знаком с десятками деятелей культуры, с писателями, которых знает вся страна и даже весь мир. Вот так!.. Куда мы идём? Почему уходят из партии? Одна из причин наших бед — ослабление идейных идей и дел в партии… Тбилиси, девятое апреля… Испытываю чувство горечи. Мы высказали три рекомендации грузинскому руководству. Действовать политическими методами, а не сидеть по кабинетам. Надо идти к народу. Опять Тбилиси… Тут товарищ с въедливостью Собчака допытывается: «Егор Кузьмич, на комиссии по Тбилиси, которую возглавлял товарищ Собчак, вы сказали, что руководство страны не обсуждало тбилисские дела, никому не давало никаких рекомендаций. А на февральском пленуме заявили, что «седьмого апреля политбюро всем составом с участием Горбачёва, Рыжкова и прилетевших из зарубежной поездки товарищей Яковлева[40] и Шеварднадзе[41] единогласно, подчёркиваю, единогласно одобрило и приняло политические рекомендации, касающиеся развития событий в Тбилиси». Так когда вы говорили правду?» Товарищи! Тут бы я хотел сообщить следующее. И там и там я говорил правду. Я до сих пор прав. Я, повторяю, искренне переживаю…

Колотилкин заметил, как Лигачёв поднатужился, изобразил мировую скорбь на лице и для убедительности мужественно глянул в зал. Ну разве не видно по мне, что я весь в скорби до сих пор? А?

— Дальше, товарищи… «Вам семьдесят. На двадцать восьмом съезде будете стараться въехать во власть? А возраст? А молодым — дорогу?» Мда. Возраст — мой существенный недостаток. Но, товарищи, если мне скажут, что я уже не справляюсь со своей работой хоть в одной доле процента, я тут же уйду, не буду обузой… Тут, товарищи, только вот так… «Егор Кузьмич, вы российский депутат от Тольятти. Никакой помощи вы не оказываете избирателям своим. Вас хотели отозвать. А для этого приглашали приехать и отчитаться. Почему вы не приехали?» Товарищи, со всей определённостью должен сказать, что в Тольятти я был три раза, до сих пор не порываю связи. Встречался с анархистами, с монархистами. Не боюсь. Мог бы я встретиться и с настоящими людьми. Со своими избирателями. Не боюсь… Мог бы. Да!.. Новая… Целая, понимаете, петиция… «Считаете ли вы себя верным ленинцем?»

Колотилкин подался верхом вперёд, будто кто незримый его позвал. Вытянулся струной. Примёр. Заслышал, как забухало сердце в груди, в голове, в руках, в ногах, в спине. Чудилось, превратился он весь в комок сердца.

— Я не знаю, какой я верный ленинец, но что коммунист — это точно… Товарищ интересуется моей работой в комсомоле. Нy, что я скажу? Золотая пора. Чистые порывы… Чистые руки… Чистые души… Молодёжь я любил и люблю. Во взаимности мне не отказано. Две недели назад закончился двадцать первый съезд комсомола. Я, понимаете, выступал… На совет молодёжь ко мне шла целыми делегациями. Завидую молодым. Им легче. У них наш опыт. Но paзвe в полной мере они его используют? Я на съезде так и сказал… Вот, говорю, я считаю, что одна из слабостей наших состоит в том, что мы, начиная очень крупные революционные перемены, в меньшей степени, чем доселе, использовали нашу историю, наше прошлое, весь богатейшей опыт, который выработало человечество. В том числе и наше Отечество. Я не хочу никого тут воспитывать, заниматься назиданиями, но, когда вы рассматриваете вопросы, вы вспоминайте о тех поколениях, которые создавали комсомол, развивали его. И перестраивать его надо с учётом преемственности всего того славного и ценного, что достигнуто ленинским комсомолом…

«… в лице Егора Кузьмича! — злорадно добавил в мыслях Колотилкин.

Его бесило, что спрашивал он одно, а ему пели про другое. — Ты про дядьку в Киеве. А тебе про бузину в огороде! Лишь бы от правды сигануть в кусты!»

— А вот, — продолжал Лигачёв, — развернутый вопрос. Товарищ вспоминает девятнадцатую конференцию, мой упрёк Ельцину за талоны свердловские. И спрашивает, что же я скажу сейчас, когда сам посадил на талоны всю страну. Товарищи! Я должен со всей партийной прямотой, понимаете, доложить следующее. Я за собой не заметил, что за год с небольшим смогу развалить всё сельское хозяйство. Вот так, товарищи! Как видите, я за перестройку. Я ни в коем случае не являюсь тормозом перестройки. И только так…

Он поднёс ближе к глазам листок.

— «Довольны ли вы культурой общения в высших коридорах власти?» Не вижу вопроса. Общаемся мы культурно, как обыкновенные смертные. Что тут сказать?.. Да! А вот что в обществе низка политическая культура, это верно. Я готовлю для самой «Правды» материал, там будут прямо такие слова: «Смущает и огорчает то, что в обществе остаётся низкой политическая культура. Бушуют групповые страсти… Нам надо настойчиво повышать политическую культуру, воспитывать уважение к оппоненту, его позиции». Своевременные правильные слова!

— А на конференции?! — выкрикнул Колотилкин и обрезался.

Он пожалел, что не удержал язык за зубами.

С ближних мест на него уставились как на блаженненького, прибитого на цвету. Один старик даже показал на пальцах клетку, кивнул. Мол, соскучился по тюряжке?

— Очень! — одними губами огрызнулся Колотилкин и распято прижался к стене.

— Вы имеете в виду то, что я обратился к Ельцину по имени и на ты? — спросил Лигачёв. — Ах, беда! Да Борис Николаевич наверняка не в претензии ко мне. Я старше на десяток лет. Я ж не в претензии к Михаилу Сергеевичу. Михаил Сергеевич моложе меня на десятку. Но ко мне обращается лишь по имени и ты. Егор, ты. А я — по имени-отчеству, на вы. Так уж сыздавна само ведётся. Ты… Вы… Мелочи всё это!

Лигачёв с пристуком положил записку в отработанные на стол. Всё! Больше в ней ничего нет. И быть не может!

— а-а…

Колотилкин дёрнулся спросить, а как же прочие вопросы?

Но на него колюче зашикали со всех боков. Не мешай!

И он сник, утих.

— Ба! Тут прям лекция-вопрос. «В «Совершенно секретно» номер два за 1990 год написано: «Депутат Лигачёв пугает нас тем, что, отдав землю крестьянам и распустив нерентабельные колхозы и совхозы, мы окажемся в «другом строе». Обращаю Егора Кузьмича к Ленину: «… Нельзя понимать так, что мы должны нести