— У тебя застарелая, невысказанная претензия по тому приёму? — жёлчно резнул Колотилкин.

— Нет, пан… За горячий настольный приём незабываемый, разумеется, большое спасибо. Но ахинеи хватит. Ну, уйди завтра один Лигачёв, выскочит другой такой же. В политбюро, как в футбольной команде, всегда одиннадцать. И ничего не изменится. Тут дело глубже. Какая команда, такой и капитаник…

— «Капитан знает всё, но крысы знают больше!» И это мы виноваты, что нами, как мячом, крутят лигачёвы. Всю жизнь мечтал живьяком послушать какого-нибудь шишкаря. Послу-ушал… Даже не стал отвечать! Это же по его указке уничтожили в Колпашеве могилу жертв большевизма! Трупы по реке плыли!.. Тру-упы!.. Ка-ак дальше жить? Разве можно засыпать спокойно, когда знаешь, что за тебя всё решают пустейшие карлики с кругозором ленинской кухарки? «Ареопаг мудрости»! Лапшедром! «Страна лжи, корабль дураков». Сла-адкое утешение! Ты можешь мне объяснить? Как калека умом, как профнепригодный — так обязательно «труженик Кремля». По-че-му? Неужели оскудела земля русская?

— Ой лё! Просто к власти дорвалась Тупость. И Ум вперёд себя она не пустит.

— Что же это за властюра, которая держится танками, сапёрными лопатками, газами? Армию науськивать на свой безоружный народ?!

— А как же иначе удержаться тому же политбюро?

— Тоже Боженька дал… Что, по-твоему, это политбюро? Нерушимый союз нулей? Союз верных и не очень верных ленинцев? А какой спрос с нулей? С того же Лигачёва? Пустая бочка. Летит с горы, гремит. Ну лети себе, разбивайся. Так не она разбивается. Гибнут под ней — возьми Тбилиси! — женщины беременные, подростки, старики. Невинные люди! А смертоносный балаболка за стенкой учит, как строить ту жизнь, о которой понятия не имеет. Любой же ребёнок толковей этого члена, очень и очень скромного разумом. Теперь я понимаю… Теперь я не удивляюсь, почему мы нищие. Теперь я не удивляюсь, почему у нас гражданская война… почему у нас развал… почему мы на грани голода… Зная село лишь по цэковскому спецраспределителю, Лигачёв заправляет сельским хозяйством всей страны! Всей! Вот мы и на грани. Мы! Но не они! — пистолетом наставил в окно руку с вытянутым вперёд указательным пальцем. Вдали видна была чёрная вереница бронированных мерседесов. — Фесиваль «Правды»! Прибыл сам со свитой!?

— Горбачёв здесь?

— Да вроде… Тут и исправно путающий Пушкина с Тютчевым заправский кремлёвский рифмач Лукьянов.[43] Тут и живой идеологический труп Медведев. Деда Щукаря-сибиряка ты уже слыхала! Полный букетик. Только не понимаю, чего они в броневиках ездят? Народа боятся? Так ты делай так, чтоб не бояться. Да и вообще, кто их тронет? Кто станет руки марать? Были б бриллианты… А то, пардон, старые мешки с говном! Что в броневиках-то возят? Что?

Алла усмирительно приложила палец к губам:

— Подизус, не шали. Спустил благородные пары и умолкни. А эту глупь, — постучала по заявлению, — лучше оприходовать. Надёжней будет.

И с постным лицом — неохота, но надо! — она взяла его заявление. Так строгая учительница на экзамене забирает у нерасторопного ученика шпаргалку. Сложила вчетверо, безо всякого горения порвала и со вздохом опустила в урну у стены. И даже ладошкой об ладошку брезгливо чиркнула. Прах колотилкинской галиматьи отряхнула.

— Что ты сделала? — устало буркнул он.

— А разве ты не видел? Для тебя же вся стараюсь. Сам кричишь, мы на грани голода! А жирный кусяру швыряешь от себя.

— То есть?

— Сорвёшься с первого — привилегии-то тю-тю-ю!

Колотилкин захохотал.

У него никогда не было сил злиться на Аллу.

Ему вспомнилась расхожая байка и он с тоской продекламировал:

— «На краю большого луга

Воробей трясёт грача —

Эпохальная заслуга

Всё того же Ильича!»

Тоскливо усмехнулся Колотилкин:

— Вот ты кто у меня. Воробей! Только зря шебуршишься… Оно и с привилегиями тю-тю! Писал про Лигачёва Гришоня Ошеверов. Зану-уда!.. Через сто уст докувыркалась до меня его история. Кисло кончил. Дослужился до заместителя генерального директора ТАССа. И вот самого заместителя генерального прищучил вульгарный аппендицитишко. Чего делать? Обоих, заместителя и аппендицит, в «Волгу» и в кремлёвку. Прошили мимо трёх районных больниц. Предлагали в первой же оперироваться. Оскорбился. Куда?! Привилегий же у него на всю кремлёвку! Добровольно кому-то уступить? Вези! Знай вперёд! И вперёд, в кремлёвку, привезли уже законченный труп. A твой Лигач преспокойненько до сей минуты всё не может никак поступиться принципами соцвыбора, всё с пионерским озорством колупается на подступах к светленькому будущему, сокрытому плотным мраком. Ленинская кухарка за работой! И какое ж варево подсовывает нам эта стряпка? Совестно слушать! Лихостной лепет младенца! Вот у меня в рейхстаге ещё свободна твоя ставка инструктора. И на эту ставку я б не взял ни этого вечного строителя социализьма Лигачёва со всеми его незримыми соцценнностями и реализьмом. Не взял бы и самого Горбуна с его «раскрытым потенциалом» обновленного, очищенного социализма. Неостановимых бодреньких болтунцов селяне никогда не понимали и не поймут!

— Не жестковато ли судишь, Подизус?

— А мягкости они заработали? С час раздишканивал твой преподобный Егорий Кузьмич. Много путного услыхала? Хоть словечко? Он отбывал встречу. Для галочки молотил то, что усвоил в тридцатые годы. На неудобные вопросы вообще не отвечал. Ниже его достоинства. Партпринципы не позволяют! Стыдоба. Что он нёс! Уши вянут… Ну где это слыхано, чтоб член политбюро жаловался, как… Видите, проклятый Запад нахально воспользовался отдельными ошибками наших восточных товарищей по коммунизьму и в момент развалил нам нашу дорогую да ненаглядную социалистическую системочку. Мы в политбюро никак всё не очухаемся!.. У-у!

— Мда. На то и щука, чтоб карась не дремал. Коммунизм беспорядочно отступает, сигнализируют из-за бугра. Удивительно, как мы ещё живы?.. Колотилио, ты подвёл, подпёр меня к жуткой мысли. Почему, послушавши политбюровца, ты кинулся, не отходя от него, писать заявление о выходе из партии? Следственно, вожди не собирают — разгоняют собственной тупостью мохнатой своё партвойско? И разве ты первый разбежался сдать билет? Собчак из Кремля на всю страну ахнул, что не может быть в одной партии с Лигачёвым. Кто осудит петербургского сокола?

— Егорий Кузьмич.

— Куда мокрой вороне до сокола?.. И почему сладостно сжимается душа, когда слушаешь в Лужниках Ельцина? «Опального принца советской системы»! Ни многотесной горбачёвской охраны тебе, ни чёрных бронированных членовозов. Только нарочито снующие в грохоте по насыпи рядом с тобой поезда да милиция, что рыщет повода схватить в воронок хоть кого для острастки. Не бегай на митинги к Ельцину! Не бегай на ельцинские спевки! Неужели по Москве катит ураганной волной новый семнадцатый год? И златоустый, мудроголосый Ельцин наш народный вождь?

— Сплюнь.