Мэри беспомощно смотрела на этот беспорядок.

– Бет, как ты можешь так жить?

Бет непонимающе посмотрела на мать.

– Как так?

– Ладно, – сказала Мэри. Она посмотрела на конверт, лежащий на столе. – Ты пишешь Рику Спрингфильду?

– Я влюблена в него.

– Я думала, ты влюблена в Джорджа Майкла.

– Я сгораю по Джорджу Майклу, но влюблена в Рика Спрингфильда. Мама, ты в свои молодые годы сгорала по кому-нибудь?

– В мои годы мы об этом не думали.

Бет вздохнула.

– Ты знаешь, что у Рика Спрингфильда было трудное детство?

– Честно говоря, Бет, я понятия об этом не имею.

– Ужас какой-то. У него отец был военным, и они постоянно переезжали. Он тоже вегетарианец. Как и я. Он такой замечательный.

«Так вот откуда у нее страсть к диете!»

– Мама, можно я пойду в субботу в кино с Вирджилом?

– С Вирджилом? А что случилось с Арнольдом?

Бет помолчала, а потом сказала:

– Арнольду захотелось побаловаться. Он маньяк какой-то.

Мэри постаралась, чтобы ее голос звучал ровно.

– «Побаловаться» – это значит…

– Если у меня начинает расти грудь, то мальчишки думают, что со мной все можно. Мама, тебя когда-нибудь смущало твое тело?

Мэри подошла к Бет и обняла ее.

– Да, моя дорогая. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, меня очень смущало мое тело.

– Мне не нравится, что у меня начались месячные, растет грудь и волосы на теле. Почему это так?

– Это бывает со всеми девушками, и тебе надо привыкнуть.

– Нет, я не хочу. – Она вырвалась и крикнула: – Я совсем не против любви, но я никогда не буду заниматься сексом. Ни с кем. Ни с Арнольдом, ни с Вирджилом, ни с Кевином.

– Ну, если ты так решила… – сказала торжественно Мэри.

– Именно! Мама, а что сказал президент Эллисон, когда ты сообщила, что отказываешься быть послом?

– Он мужественно воспринял эту новость, – уверила ее Мэри. – Пожалуй, займусь ужином.

* * *

Мэри ненавидела готовить и не умела этого делать. А поскольку ей нравилось, чтобы все было как надо, от этого она ненавидела кухню еще больше. Это был какой-то замкнутый круг. Хорошо, что три раза в неделю приходила Люсинда убирать дом и готовить ужин. Сегодня у Люсинды выходной. Когда Эдвард вернулся из больницы, Мэри была на кухне, пытаясь спасти подгоревшие бобы. Она выключила плиту и поцеловала Эдварда.

– Привет, милый. Как прошел день?

– Кстати, сегодня ко мне привели тринадцатилетнюю девочку с вагинальным герпесом.

– О Боже. – Она выбросила бобы и открыла банку с помидорами.

– Ты знаешь, я начинаю беспокоиться за Бет.

– Не стоит, – заверила его Мэри. – Она собирается умереть девственницей.

За ужином Тим спросил:

– Папа, может, вы подарите мне на день рождения доску для серфинга?

– Тим, мне не хочется тебя разочаровывать, но ведь ты живешь в Канзасе.

– Я знаю. Но Джонни пригласил меня провести с ним каникулы на Гавайях. У его предков есть пляжный домик на острове Мауи.

– Что же, – сказал Эдвард, – если у Джонни есть пляжный домик, то должна быть и доска.

Тим повернулся к матери.

– Можно мне будет с ним поехать?

– Посмотрим. Тим, не ешь так быстро. Бет, ты совсем ничего не ешь.

– Я не вижу человеческой еды. – Она посмотрела на родителей. – Вот что я вам скажу. Я собираюсь поменять имя.

– А в чем дело? – осторожно спросил Эдвард.

– Я решила заняться шоу-бизнесом.

Мэри и Эдвард переглянулись.

– Господи, – произнес Эдвард.

В 1965 году крупный скандал потряс мировые секретные службы. Мехди бен Барку, оппозиционного лидера, боровшегося против марроканского короля Хасана II, заманили в Париж из его убежища в Женеве и убили с помощью французской секретной службы. После этого инцидента президент Шарль де Голь вывел французскую спецслужбу из подчинения премьер-министра и передал ее под контроль министерства обороны. Именно поэтому министр обороны Ролан Пасси отвечал теперь за безопасность Марина Грозы, которому Франция предоставила политическое убежище. Жандармы охраняли виллу в Нейи круглосуточно, но министра успокаивал лишь тот факт, что Лев Пастернак лично занимается безопасностью эмигранта. В свою очередь Ролан Пасси сам ознакомился с системой внутренней безопасности и был твердо уверен, что на виллу проникнуть невозможно.

В последние несколько недель стали циркулировать слухи, что готовится переворот, что Марин Гроза собирается вернуться в Румынию и что военные поддерживают его в стремлении сбросить Александру Ионеску.

Лев Пастернак постучал в дверь и вошел в библиотеку, которая служила Марину Грозе кабинетом. Гроза работал, сидя за письменным столом. Он поднял глаза на Пастернака.

– Все хотят знать, когда произойдет революция, – сказал тот. – Это самый известный секрет во всем мире.

– Скажи им, пусть наберутся терпения. Лев, ты поедешь со мной в Бухарест?

Больше всего на свете Пастернак хотел вернуться в Израиль. «Это у меня временная работа», – уже давно сказал он Марину Грозе. – «Пока ты не будешь готов к действию». «Временная» работа длилась недели, месяцы, так прошло три года. А теперь надо было принимать еще одно решение.

«В мире пигмеев», – подумал Лев Пастернак, – «я удостоился чести служить гиганту». Лев никогда не встречал более бескорыстного и самоотверженного человека, чем Марин Гроза.

Когда Пастернак начал работать с Марином Грозой, его заинтересовало, где семья Грозы. Гроза никогда не говорил о своих близких, но один офицер рассказал ему следующее:

– Грозу предали. Секуритате захватила его и пытала несколько дней. Они пообещали отпустить его, если он выдаст своих товарищей по подполью. Он ничего не сказал. Тогда они арестовали его жену и четырнадцатилетнюю дочь и привели в камеру пыток. Грозе сказали: либо он заговорит, либо увидит, как они умрут. Трудно себе представить более страшное испытание для человека. Жизнь жены и дочери против сотен жизней товарищей, которые верили ему. Я думаю, Гроза пришел к выводу, что его семью все равно убьют. Он отказался выдать соратников. Его привязали к стулу и заставили смотреть, как жену и дочь насиловали до тех пор, пока они не умерли. Но и на этом его страдания не закончились – охранники кастрировали его.

– Господи!

Офицер посмотрел в глаза Льва Пастернака и сказал: