– Но я ведь не просто с улицы, – обиделась я, – вам про меня все известно.

Расчет мой был чрезвычайно прост: если бы я сказала, что нашла сережку, то мымра предложила бы оставить вещь у нее – Алла спохватится и позвонит или зайдет за своей потерей. А вот если я ее потеряла, то мало кто будет хлопотать.

– Вы поймите, даже если она и найдет сережку в машине, то не свяжет со мной, – убеждала я, – или вообще не найдет. Сережка маленькая, закатилась куда-нибудь, год может там пролежать или больше! А мне эта вещь дорога, это подарок… ну, я вам уже говорила. Ну хоть телефон ее дайте!

– Ладно, – девица с тоской поглядела на часы, видно, подошло время обеда, – записывайте, только смотрите – в случае чего на меня не ссылайтесь.

– Дорогая! – Я молитвенно сложила руки и вложила в голос максимум чувства. – Дай вам Бог счастья!

– Такого же, как у вас? – кисло спросила девица. – Благодарю покорно, нагляделась тут на семейное счастье…

– Меняй работу, – посоветовала я, складывая бумажку с адресом Аллы Светловой, – иначе никогда замуж не выйдешь.

Сотрудники дружно потянулись на обед. Напоследок я утащила с опустевшего стола бланк с печатью районного Василеостровского суда и ушла.

Захлопнув дверь за Василисой и Бонни, дядя Вася скорбно покачал головой. Напрасно он так грубо с ней разговаривал, девчонка обиделась. Сейчас-то, конечно, это, может, и неплохо – будет сидеть дома и дуться, но зато он долго не увидит Бонни. Он и сам не сознавал, как привык к собаке. Ну да ладно, это подождет.

Василий Макарович оделся, тщательно запер дверь и отправился на Садовую улицу по тому адресу, что дал ему знакомый гаишник.

Нужный шестьдесят второй дом располагался в живописном месте между Крюковым и Екатерининским каналами, неподалеку от знаменитого Никольского Морского собора. Этот потрясающе красивый район, благодаря которому Петербург называют Северной Венецией, отличается повышенным содержанием бомжей, «синяков» и прочих маргинальных, как сейчас выражаются, личностей.

Василий Макарович припарковал свою видавшую виды «шестерку» неподалеку от подъезда и с подозрением взглянул на ошивавшегося поблизости колоритного типа с подбитым глазом и тем удивительным сизо-голубым цветом лица, какой достигается в результате нескольких лет непрерывного запоя.

– Что смотришь? – солидно осведомился «синяк», перехватив взгляд Василия Макаровича. – Не нравлюсь? Я, может, и самому себе не очень нравлюсь, а что делать? С самим собой не разведешься! Приходится жить и это… сусо… сосу… сосуществовать!

– Слушай, философ! – обратился дядя Вася к аборигену. – Давай так договоримся: если с моей машиной за час ничего не случится, я тебе, когда вернусь, дам на пиво.

– На пиво – это хорошо! – оживился «синяк». – Только час – это очень много! Кто его знает, что здесь будет через час? Давай сорок пять минут! Лады?

– Ну, философ, ты даешь! – удивился дядя Вася. – А как ты, интересно, узнаешь, что прошло именно сорок пять минут? У тебе ведь небось и часов нет?

– Конечно, нет, – гордо подтвердил «синяк». – А только мне эти ваши часы без надобности, у меня в организме свои часы имеются, они сорок пять минут бузо… безо… безошибочно отсчитывают! Я ведь раньше этим… мочи… мучи… учителем был, а через сорок пять минут положена перемена!

– Ну, ты даешь! Учителем? А чему же ты детей учил? Физкультуре, что ли?

– Истории! – Лицо бывшего учителя смущенно порозовело, что в сочетании с основным тоном дало удивительный колористический эффект. – Труднейший предмет, доложу тебе! Ну так как – договорились? По лицу вижу, что ты согласен!

– Ладно, договорились! Постараюсь обернуться! – И дядя Вася вошел в подъезд.

Как и в большинстве старых петербургских домов, в этом доме не было порядка в нумерации квартир. После десятой квартиры следовала пятнадцатая, затем сразу восемнадцатая, а после нее почему-то одиннадцатая и четырнадцатая. Нужная Василию Макаровичу девятнадцатая квартира оказалась под самой крышей, на шестом этаже. От предыдущей площадки к ней вела узкая железная лесенка, похожая на проржавевший корабельный трап.

Василий Макарович подошел к обитой дерматином двери, и из-за нее тут же раздалось громкое раздраженное тявканье.

При таких обстоятельствах дверной звонок казался излишним, однако дядя Вася все же позвонил. За дверью раздались шаркающие шаги, и визгливый старушечий голос проговорил:

– Муха, Кнопка, угомонитесь! Прекратите дискуссию! Виталенька, я сейчас открою!

Брякнули замки и засовы, и дверь распахнулась. На пороге появилась небольшая старушонка в длинной, едва не до колен, вязаной кофте и свободных тренировочных штанах выразительного темно-фиолетового цвета.

У ног старушки вертелись две лохматые собачонки самого дворового вида, которые истерично лаяли на дядю Васю и, несомненно, мечтали разорвать его брюки, однако не решались отойти от своей хозяйки даже на шаг.

– Это не Виталенька, – проговорила старуха, удивленно уставившись на Василия Макаровича, и взглянула на своих собак, как будто ждала от них подсказки. Не дождавшись, она подняла глаза на гостя и спросила: – Молодой человек, вы откуда? Наверное, из жилконторы по поводу ремонта? Ну, наконец-то! Я заявление еще при советской власти подавала…

Василий Макарович был польщен: его уже лет двадцать никто не называл молодым человеком. Однако он должен был развеять заблуждение хозяйки и перейти к тому, из-за чего приехал в такую даль и вскарабкался на такую верхотуру.

– Я не из жилконторы, – сообщил он энергичной старушке. – Я из ГИБДД.

Одна из собачонок, преодолев страх, подскочила к Василию Макаровичу и ухватила его за штанину. Возможно, в прошлой жизни она была водителем и питала к сотрудникам автоинспекции стойкую врожденную неприязнь. Дядя Вася стряхнул собачку с ноги и вымученно улыбнулся:

– Какой славный песик!

– Кнопка, как тебе не стыдно! – укорила хозяйка свою воспитанницу. – Веди себя прилично!

Затем она перевела взгляд на гостя и с интересом спросила:

– Что такое ГИБДД? Это новый театр, вроде БДТ?

– Нет, не театр… скорее уж цирк… – проворчал Василий Макарович. – ГИБДД – это автоинспекция. ГАИ по-старому. Вы ведь – Анна Борисовна Сверчкова?

– Совершенно верно. – Старушка кокетливо поправила упавшую на ухо серебристую прядь.

– Вам принадлежит легковой автомобиль государственный номер УГУ-383?

– Угу? – переспросила Анна Борисовна с сомнением в голосе. – Наверное, мне… вообще-то я точно не помню. Надо спросить Виталика. Машиной занимался Антон Иванович, мой покойный муж, а с тех пор, как его не стало, я ее немножко запустила… но теперь этим занимается Виталик…

– А кто это – Виталик?

– Это мой племянник… вообще-то он племянник Антона Ивановича, моего покойного мужа, но он мне как родной… А что случилось с моей машиной?