– А вам ничего этого не нужно?

– Вы пытаетесь навязать мне роль занудной резонерши, – заявила Элоэ. – Конечно, я всего этого хочу. Я хочу зарабатывать кучу денег, я хочу добиться такого положения, чтобы мои отец и мать могли гордиться мной, я хочу влюбиться до безумия, до сумасшествия в кого-то, кто бы влюбился в меня.

– Вы думаете, это может случиться без какого-либо усилия с вашей стороны. Просто ничего не делать, а только сидеть дома и читать книгу?

– Если этому суждено быть, то так оно и будет. Как говорила одна старая деревенская женщина, когда я была ребенком: «Суженый когда-нибудь придет. Ни один из ветров, дующих с моря, не сможет этому помешать».

– Потрясающий фатализм! – воскликнул Дикс. – Мне интересно, может быть, у нас, во Франции, дело поставлено лучше?

– Вы имеете в виду… Выходить… Брак по расчету?

– Так вы знаете и об этом? – улыбнулся Дикс.

– Да, конечно. А почему нет, миссис Деранж… Она неожиданно остановилась, вспомнив, что это был не ее секрет и она не должна излагать ее личные дела абсолютно чужому человеку.

– …Миссис Деранж говорила мне об этом, – закончила она. – Я понимаю, что во Франции даже сегодня в очень хороших, самых лучших семьях браки все еще устраиваются по расчету.

– Среди крестьян и средних слоев населения, я думаю, это как правило, – ответил Дикс. – Некоторые аристократы, из тех, что стали космополитами, избавились от подобных пережитков, но большинство все еще остается приверженным традициям прошлого.

– А что вы думаете о таких браках? – спросила Элоэ.

– Мне известны некоторые такие браки, которые были чрезвычайно удачными. Но, конечно, в этих случаях обычное явление – вступать в брак, зная, что муж и жена будут идти своим путем во всем, что касается сердечных дел.

– Вы имеете в виду, что они будут любить других, не разрывая уз брака? – поинтересовалась Элоэ.

– Да. Муж заведет любовницу, жена – любовника, и ни одна из сторон не будет возражать.

– Я думаю, что это неправильно и ужасно. А предположим… Предположим, девушка полюбит всем сердцем мужчину, который просто дает согласие на подписание брачного контракта, организованного его родителями? Что тогда?

– Это будет контрактом и для нее. Если она в него влюбится, возможно, ей повезет, если она сумеет добиться от него ответной любви.

– Это неправильно! – воскликнула Элоэ. – Совершенно, совершенно неправильно. Любовь должна быть единственной причиной брака.

Он улыбнулся на то, с каким жаром она это произнесла.

– Предположим, – сказал он, – у вас появилась возможности выйти замуж за человека, занимающего очень высокое положение в обществе, который смог бы дать вам все, чего бы вы пожелали, смог бы оказать заботу вашим родителям, который был бы добр и любил вас, но вы знали бы, что у вас никогда не появится к нему ничего, кроме, возможно, уважения и привязанности? Что бы вы тогда сказали?

– Я бы сказала «нет». Я никогда не выйду замуж до тех пор, пока не полюблю сама.

– С другой стороны, – продолжал Дикс, – предположим, вы влюбились в кого-то, кто ничего не может вам дать, не вызывает одобрения со стороны ваших родителей, не может по-настоящему вызывать у вас уважения или восхищения, но вы, тем не менее, независимо от себя влюблены в него. Что тогда?

Элоэ показалось, что ресторан вдруг затих, как будто все разом замолчали и ждут ее ответа. Вопрос, казалось, повторялся и повторялся вновь у нее в голове, как будто его там высекли огненными буквами. И шепотом она ответила:

– Я не знаю! Я не знаю!

Сидя за рулем, при свете лучей утреннего солнца Элоэ почувствовала себя так, будто она впервые видит Францию.

Накануне она сильно нервничала, ее пассажир так отвлекал ее своим поведением, со всеми вытекающими отсюда последствиями, что она не могла наслаждаться изумительным сельским пейзажем с его утонченными красками лесов и полей и маленькими выбеленными деревушками с их древними церквями. Только теперь она стала замечать красоту во всем, что видела: в серых замках, стоящих поодаль и огороженных коваными железными воротами, а иногда перед ее взором мелькали и более грандиозные впечатляющие здания, окруженные деревьями, сквозь листву которых поблескивала мерцающая гладь озер.

Она примечала пары великолепных белых першеронских лошадей, работающих в полях, коз, пасущихся вдоль дороги, священников, в их широкополых шляпах. Было столько всего нового, на что можно было посмотреть, что Элоэ сожалела о том, что ей нужно к вечеру попасть в Биарриц и нельзя потратить больше времени на путешествие.

Дикс, однако, настоял на совместном ленче в Бордо. – Я вас так угощу, что вы будете наслаждаться. А вино там такое, что вы его никогда не забудете, потому что оно сделано в самом сердце страны виноградников, – пообещал он.

Элоэ чувствовала себя неловко, принимая его знаки гостеприимства. Вчера вечером, когда принесли счет в ресторане, он так и не дал ей на него взглянуть.

– С вас одна тысяча, – заявил он.

– Этого не может быть! – запротестовала Элоэ. – Вы только подумайте, что мы тут съели. Пожалуйста, вы должны быть справедливы в этом вопросе. Я знаю, вы не можете себе такого позволить.

Он улыбнулся ей такой обезоруживающей улыбкой, противостоять которой было чрезвычайно трудно.

– С вас ровно одна тысяча, – повторил он, протягивая руку.

Он отказался спорить, обсуждать это дальше, и в конечном счете она робко протянула ему тысячную банкноту, притворяясь, что она не видит, сколько еще он доложил под свернутые в трубочку чаевые.

Дикс отвез ее в отель довольно рано. Она легла в постель, но заснуть не смогла. Вместо этого, она лежала и перебирала в памяти все, что было сказано за ужином, волнуясь, потому что она почувствовала, как изменилось его отношение к ней после того, как она отказалась дать ему прямой ответ на его вопрос о браке. Сейчас до нее дошло, насколько она была глупа. Он же не спрашивал ее о том, что бы она сделала в том или ином случае, даже если вопрос и был сформулирован именно так.

Что он действительно хотел узнать, так это есть ли у него возможность жениться на порядочной девушке, которая полюбила бы его ради него самого. Какая же она была дура, чтобы не понять этого!

Она была разъярена собственной тупостью. Насколько же она была бестолковой, чтобы со своей привередливостью и почти смехотворным чувством справедливости не помочь ему, а ему нужно было помочь. Конечно, она должна была сказать, что любовь важнее уважения, что любовь правит над всеми остальными соображениями.

«Я подвела его», – произнесла она несчастно, оказавшись одна в тиши спальни с видом на внутренний дворик. И все же она попыталась воззвать к своей собственной совести: «А что еще я могла сказать?»