Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем ничего: ни боли, ни опустошенности, ни томления. Одна пустота и тут же обжигающее открытие: он просто отошел, чтобы раздеться! Рок здесь, с ней. С теплом его тела, с сильными Руками к ней возвращалась жизнь.
— Черт побери, как давно это было… — прошептал он хрипловато. — Как давно…
Мелинда могла бы шепнуть в ответ: «Прошла вечность…»
Но она молчала, не осмеливаясь вспугнуть свое счастье словами. И лишь закрыла глаза, с наслаждением ощущая всем телом тяжесть мужской груди, мощь его ног, уверенную крепость плоти.
Она увидела, что он застыл над ней в ожидании, ловя ее взгляд и… Как внезапное потрясение — он проник в нее. С ее губ сорвался блаженный стон, остановивший его, но тут она впилась пальцами в его плечи, изогнулась, прижимаясь к этому сильному телу, беря, желая, давая… Иных чувств для нее не существовало, кроме одного — любить и быть любимой.
Память ей отказала, не было никаких сравнений с прошлым. Только вихрь объятий, только его дьявольская сила, только всепоглощающая нежность… Чистый экстаз! Плоть торжествовала, рождая трепетный, опаляющий огонь, волшебное обволакивающее тепло, оно словно перетекало из него и спиралью расходилось во всем ее существе.
Казалось, он делал все сразу — целовал губы и грудь, и не прерывал танца любовного движения, приближая чудо его завершения. Руки жадно обвились вокруг ее упругих ягодиц, прижали к себе, посылая толчки все глубже и глубже. Тела их блестели от пота, от жара опаляющей обоих страсти. Мелинда затаила дыхание, закрыла глаза, наслаждаясь всей полнотой его прикосновений, а когда открыла их, то наткнулась на его лихорадочно блестевший взгляд, увидела вздувшиеся на шее вены, бугры мышц на предплечьях. Настойчивые губы снова впились в ее рот: он весь напрягся и проник в нее так глубоко, что на миг ей почудилось, будто она вот-вот умрет. Но нахлынули нежность и истома, они пронзили все ее тело, потом нечто необузданное, горячее наконец-то изверглось на нее. Несколько долгих мгновений, почти в полузабытьи, она сжимала Рока в объятиях и вдруг вздрогнула от последнего порыва.
Она ощутила прохладу песка — тепло его тела, обволакивающее ее, исчезло.
Какое-то время он тяжело дышал, потом привстал, сел, обхватив колени руками, и невидяще уставился на темную полосу прибоя.
— Проклятье! — проговорил он негромко.
Она закусила губу.
Господи, после трех лет воздержания это упоительно-восхитительное свидание… А он только и мог сказать «проклятье»?
Мелинда встала и потянулась за одеждой. Он бросил ей клетчатую блузку и скомандовал:
— Одевайся!
Подхватив блузку, она с яростью уставилась на него. От злости на ресницах выступили слезы.
— Я и сама догадалась, что пора одеваться, — прошипела она. — А ты — самый большой грубиян, с которыми я когда-либо…
Она выронила блузку на песок — так грубо притянул он ее к себе.
Обнаженные, они стояли, залитые лунным сиянием. Ей было неуютно от того, что он смотрел на нее не отрываясь.
— Так я — самый большой грубиян из тех, с которыми ты когда-либо… что? — резко спросил он. — С которыми ты спала? Не так ли? Представляю, Эрик, конечно, вел себя гораздо вежливее и когда лежал у тебя под боком, и когда швырнул тебя в океан, чтобы ты разведала, где я ищу «Контессу».
— Что?! — задохнулась Мелинда, не веря услышанному.
Она вывернулась из его рук с такой силой, которая удивила даже его, и размахнулась, чтобы нанести удар. Но он был начеку, перехватил ее запястье и притянул к себе. Все же она успела сильно шлепнуть его свободной рукой по груди, упорно борясь и бросаясь на него всем телом.
— Маленькая ведьма! — выкрикнул он яростно, пытаясь поймать ее занесенную для нового удара руку. Рок отступил назад и, споткнувшись о камень, упал.
И они вдвоем покатились по песчаной косе.
Мелинда попыталась встать. Но он уже сидел на ней верхом.
— Не прикасайся ко мне!
— Мелинда…
— Я сказала — не смей! — На ее глаза снова навернулись слезы, но она во что бы то ни стало хотела скрыть это от него.
— Черт побери, Мелинда! Я хотел бы верить тебе.
— Я не дам и ломаной монеты за твои слова! Убирайся! Оставь меня в покое!
Но он и не думал оставлять ее, удобно сидя сверху.
— Не хочешь ли рассказать про свои отношения с дружком? — запальчиво потребовал он.
— Нет, не хочу! — зло ответила она. — Ты решил, что… Ладно, у меня нет никакого желания хоть что-то говорить тебе!
Продолжая сидеть на ней, он скрестил руки на груди. Она попыталась вырваться, но не тут-то было.
— В любую минуту я могу закричать или выцарапать тебе глаза. Потом я…
— Лонгфорд?.. — прервал он ее невозмутимо.
— Я могу сломать тебе пару ребер. А если и это не поможет, я укушу тебя!
Он приподнял бровь.
— И в какое же место?
— Ах, ты… — Она снова размахнулась, но он перехватил ее руку, наклоняясь над ней. — Я ведь и вправду займусь членовредительством, — пробормотала она сквозь стиснутые зубы.
— Ты мне уже навредила три года назад, — напомнил он.
— Ты сам ушел.
— А ты отказалась уехать со мной.
Она закрыла глаза.
— Ровно через тридцать секунд я выцарапаю тебе глаза.
Он наклонился еще ниже. Ей стало щекотно от волос, росших у него на груди.
— У тебя нет ни одного шанса, — заверил он ее.
— Пожалуйста, отодвинься, — процедила она сквозь зубы.
— Я хочу все знать о Лонгфорде.
— И ты поверишь, если я расскажу? — требовательно спросила она.
Он откинулся назад, разглядывая ее. Легкая дрожь сотрясала ее тело. Как все странно. Три года они прожили врозь, почти сутки вдвоем, а сейчас, обнаженные, лежат на песке и спорят… Обнаженные? Ладно, с этим все в порядке.
А говорит он явно что-то не то.
— Смотри на меня, — попросил он. — Смотри мне прямо в глаза, и я поверю всему, что ты мне расскажешь.
Она колебалась. В конце концов, ее жизнь — это ее жизнь. Конечно, ей не хотелось, чтобы он снова получил власть над ней. И потом, в этом она была уверена, прошедшие годы не были для него праведными, не то что она, которая блюла себя…
А он преисполнен решимости, неумолим, страстен даже в попытке все узнать про нее…
— Между Эриком Лонгфордом и мной никогда ничего не было, — отчеканила она, не отрывая глаз от его лица. — Иногда мы ужинали вдвоем в ресторане, провели несколько совместных погружений, беседовали…
Он не шелохнулся: смотрел на нее не отрываясь и, казалось, не верил ни одному ее слову.