Когда все заканчивается, мы лежим в постели рядом. Я одинока, напугана, мне стыдно. Я одинока, потому что Крейг не представляет, что только что происходило во мне – хотя, когда это случилось, он тоже был во мне. Мне стыдно и страшно, потому что я не способна подарить и принять любовь. Каждый раз, когда это происходит, мы пытаемся поговорить. Я объясняю Крейгу, что мне трудно, что меня что-то отталкивает от секса. Я понимаю, что дело во мне, но не знаю, как это исправить. Крейг относится ко мне с симпатией, но у него нет ответов. Я понимаю, что он чувствует себя отвергнутым, он хочет достучаться до моего тела точно так же, как я хочу достучаться до его разума. Но он не находит меня. А я не могу найти его. Он печально смотрит на меня и мысленно говорит: «Посмотри. Вот он я. Я предлагаю тебе себя. Видишь ли ты меня? Чувствуешь ли меня?»

* * *

Как-то вечером Крейг проходит мимо дивана и направляется в нашу спальню.

– Иди сюда, – говорит он.

Мое сердце падает. Я напрягаюсь. По его голосу я чувствую, что он хочет секса. Я не хочу секса. Я хочу свое мороженое на своем диване. Я так устала… Но я встаю и иду за Крейгом. Я должна быть хорошей женой, чтобы мы были счастливы. «Десять минут, – обещаю я дивану. – Я вернусь через десять минут!»

Но, войдя в спальню, я не вижу там улыбающегося из-под одеяла Крейга, хотя он всегда делал именно так. Он стоит на лесенке и что-то ищет в шкафу. Я сажусь и жду. Крейг вытаскивает из шкафа черную пластиковую коробку со старыми видеокассетами. Он спускается и ставит коробку на кровать рядом со мной. Я знаю, что это особая коробка, потому что сама переносила ее из грузовика в нашу квартиру во время переезда. Это записи футбольных матчей Крейга. Он хранит их, потому что до появления нас с Чейзом это было для него важнее всего. Крейг нервничает, и я перестаю его понимать. Потом он начинает быстро говорить. Он говорит, что половина этих кассет действительно записи его футбольных матчей. Но вторая половина – это порно. Мои глаза расширяются, я испытываю странные чувства. Я смотрю на коробку, и мне не нравится, что детские записи соседствуют в ней с порнографией. Я сразу же думаю, что эти кассеты нужно разделить. Крейг спрашивает, не хочу ли я что-нибудь посмотреть.

– Футбол или порно? – спрашиваю я.

– Порно, – отвечает он.

– Вместе?

– Да.

– Разве супруги так делают?

– Думаю, да.

Мне отчаянно хочется отказаться. Но я говорю себе, что нельзя всегда делать то, что хочется. Брак – это компромисс.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

Я ложусь в постель и смотрю на наш маленький телевизор, пока Крейг настраивает видеомагнитофон. Я ношу очки и неожиданно очень остро осознаю этот свой недостаток. Мне кажется, что тот, кто смотрит порно, не должен носить очки – если только это не сексуальная библиотекарша. Я смотрю на свой фланелевый домашний костюм и носки с сердечками и не могу себе представить, чтобы кто-то менее меня походил на сексуальную библиотекаршу. Я думаю, можно ли попросить Крейга позволить мне сначала съесть мороженое. Потом я думаю, что мороженое не очень-то согласуется с порно, и отказываюсь от этой мысли. Почему Крейгу не хватает одной лишь еды, как мне? Еда – это награда, а секс – это лишняя работа. Я делаю над собой усилие и улыбаюсь.

Крейг ложится рядом со мной и устраивается поудобнее среди подушек. Ему кажется, что в комнате слишком светло, поэтому он встает и выключает свет. Он возвращается и включает кассету. Две женщины доставляют какие-то покупки в квартиру мужчины. Обе они крашеные кудрявые блондинки. В туфлях на высоких шпильках они поднимаются по лестнице. Я сразу испытываю теплое чувство – подниматься по лестницам в таких туфлях сложнее, чем кажется. Сначала идет какой-то диалог – такой же натянутый и неловкий, как и наши с Крейгом разговоры во время свиданий. Потом начинается секс. Мои глаза расширяются. Я изо всех сил пытаюсь быть серьезной. Но стараний моих хватает ненадолго. Я начинаю хохотать, но не потому что происходящее кажется мне смешным. Просто от телевизора меня отделяют мои носки с сердечками. Я одновременно вижу и свои носки, и секс, и это сочетание кажется мне безумно абсурдным. Крейг смотрит на меня и тоже смеется, но его смех фальшив. Я чувствую, что он пытается понять, смеюсь ли я над происходящим на экране или над ним. Я перестаю смеяться. Стоит мне умолкнуть, и меня начинает тошнить. Мужчина говорит женщинам на шпильках, что они должны делать, и они это делают. Но я вижу, что они очень устали. На их лицах написано раздражение, а ведь они должны быть сексуальными. На какое-то мгновение я испытываю облегчение, поняв, что секс, гнев, усталость и долг всегда идут рука об руку. Я чувствую, что понимаю порнозвезд.

В какой-то момент порно делает со мной то самое, на что и рассчитано. Из усталой мамочки я превращаюсь в женщину, которая действительно хочет секса. И мы занимаемся сексом. Это странно. Я замечаю, что вовлечена в процесс больше, чем обычно. В этом есть что-то животное. Я замечаю, что не думаю о Крейге. Я думаю о тех людях из фильма. Это удивляет меня. Почему я думаю об отвратительном, грязном, безумном сексе, а не наслаждаюсь любовью с моим ослепительно красивым мужем? Мне странно использовать одно тело для переживания опыта с другим. Я оказываюсь где-то в другом мире. А потом мне приходит в голову, что, может быть, и Крейг тоже думает о том сексе. Почему его глаза закрыты и он кажется таким далеким? Может быть, и он тоже не здесь? Со мной он или с ними? Почему они нужны ему? Почему ему нужны эти злые, уставшие женщины? У него же есть я – прямо здесь.

Потом мы с Крейгом лежим рядом, уставившись в потолок. Мы пытаемся понять, что можно сказать друг другу. Крейг наклоняется ко мне. На его лице что-то вроде улыбки. Он пытается поцеловать меня, но как-то неловко. Поцелуй кажется слишком нежным и личным после того, что только что произошло между нами и теми людьми из телевизора. Поцелуй кажется извинением или просьбой о следующем сексе. После поцелуя меня наполняет странная смесь страха, одиночества, стыда и мрака. Знакомое сочетание возвращает меня в прошлое.

Я снова в колледже. Пятница, вечер. В разгаре вечеринка. Я сижу в комнате вместе со своим бойфрендом и восемью его приятелями по студенческому братству. Бойфренд обнимает меня и протягивает мне пакетик с кокаином. Он целует меня в щеку и что-то шепчет на ухо. Он нежен и внимателен. Его друзья улыбаются мне – совсем не так, как обычно. Я наклоняюсь над зеркалом на журнальном столике и делаю свою первую дорожку. Глаза у меня расширяются. Бойфренд смеется и сжимает мою ногу. Голова у меня кружится. Странное чувство охватывает меня всю. Лица парней светлеют, они хохочут. Они смотрят на меня с обожанием. Это возбуждает. Отчасти возбуждение вызвано кокаином, а отчасти – одобрением со стороны окружающих меня мужчин. Я понимаю, что теперь стала одной из них. Я – девушка, но я клевая. До кокаина я была потерянной, но теперь я нашлась. Меня нашли эти парни. И мой бойфренд. И кокаин.

На протяжении многих лет эти дорожки вместе с ними были идеальным и самым коротким путем к их любви. А когда нет кокаина, есть косяки, и мы сидим вместе, не желая никуда уходить. А когда нет косяков, есть спиртное. Мы напиваемся вместе и становимся смелыми и остроумными. Когда же нет ни того, ни другого, ни третьего – есть еда. Почувствовав одиночество и не имея никого рядом, я всегда могу наесться. Обжорство лишает меня чувств до самого вечера, а вечером я снова могу ощутить любовь, смелость и чувство принадлежности.