Но я не жалуюсь, так что не пытайся все исправить. Я не могла бы прожить по-другому ни дня моей жизни. Я просто рассказываю – черт, как же трудно объяснить! – о дне, проведенном с маленькими детьми. Этого слишком много, но никогда не бывает достаточно.

Но я слишком устала, чтобы говорить это. Я заводная кукла, у которой кончился завод. Поэтому я просто отвечаю:

– Все в порядке.

Потом я передаю ребенка Крейгу, стягиваю грязные волосы в конский хвост, надеваю шлепанцы и хватаю свою сумочку. Дети замечают, что я собираюсь уходить. Они начинают плакать и хвататься за мою ногу. Я целую их в макушки, обещаю скоро вернуться и вырываюсь из их хватки.

Я выхожу на улицу, сажусь в наш мини-вэн, запираюсь и делаю глубокий вдох. Я еду в супермаркет и брожу по отделу домашней утвари. Я замечаю женщину, которая везет в тележке двух малышей. Мне хочется подойти и спросить: «Извините, это время в вашей жизни – оно лучшее или худшее? Пугает ли вас ваш гнев и ваша любовь? Трудно ли вам общаться со своим мужем? Чувствуете ли вы, что вас слышат, видят, понимают? Не потерялись ли вы?» Но ничего этого я не говорю, потому что все мы решили придерживаться сценария. Сказать друг другу мы можем лишь немногое, и я выбираю из доступных вариантов.

– Ваши детки очаровательны, – говорю я с улыбкой.

Женщина улыбается в ответ, и я замечаю в ее глазах усталость и тоску, но убеждаю себя, что мне это лишь показалось. Я отворачиваюсь и продолжаю заполнять свою тележку вещами, которые мне не нужны и которые я спустя какое-то время верну[1]. Папа называл это «покупательской булимией». Моя тележка заполняется, и я говорю себе: «Ты – мать и жена. Ты не пьешь. И это твоя единственная ответственность на земле. У тебя есть все, о чем ты мечтала. Будь же благодарна». В действительности я благодарна, но в то же время озадачена. Мы сделали то, для чего были созданы. Мы стали семьей. Но в семье я не стала менее одинокой.

* * *

Мы с Крейгом – замечательные родители, но мы не стали друг другу хорошими друзьями или любовниками. Я гадаю: то ли я выбрала не того мужчину, то ли Крейг выбрал не ту женщину. А может быть, мы вообще не выбирали друг друга. Интересно, не считает ли Крейг меня подходящей вещью, а не нужным себе человеком? Не разведемся ли мы, когда дети отправятся в колледж, потому что нам будет не о чем говорить? Мы должны были завести детей, чтобы не утратить то, что нас связывает. Интересно, каково это – быть замужем за поэтом, засиживаться допоздна, обсуждая идеи, искусство, любовь и войну, бурно ссориться и нежно мириться? Интересно, есть ли у моих подруг в отношениях с мужьями то, чего недостает нам с Крейгом? Может быть, то, чего нет у нас, есть у всех остальных? Обычно я останавливаю эти мысли, как только они появляются. Думать об истинной любви и хорошем сексе – это все равно что коснуться горячей плиты. Мысли о невозможном обжигают и причиняют боль, поэтому я быстро беру себя в руки. Нет смысла гадать, что было бы или что может быть, потому что я никогда не оставлю Крейга. Он – хороший человек, преданный отец, нежный муж. Я должна быть благодарна. Я на всю жизнь останусь одинокой, если это гарантирует моим детям семью. Я не могу иметь всего. У нас и без того много хорошего. Я перестаю читать любовные романы, и это помогает мне справиться с мыслями.

Однажды я прохожу мимо своего компьютера, держа на руках Эмму, и замечаю, что некоторые мои друзья по Facebook участвуют в каком-то проекте под названием «25 вещей». Они размещают списки интересных фактов о себе. Я задумываюсь, может быть, мне тоже стоит попробовать. Возможно, это станет способом дотянуться до людей вне дома, завершить предложение, сказать правду, доказать себе и другим, что я еще существую. Я решаю составить такой список, укладываю Эмму спать, сажусь за компьютер и начинаю печатать:

№ 1. Я справилась с пищевой и алкогольной зависимостью, но мне все еще не хватает еды и спиртного. Точно так женщине не хватает партнера, который постоянно избивал ее, а потом бросил – потому что умер.

Я смотрю на написанные мной слова: суровые, откровенные и страшные. Я возбуждена. Да. Это я. Я здесь. Это не заблудившаяся Гленнон и не нашедшаяся миссис Мелтон. Это не моя представительница – это настоящая я. Я хочу больше узнать о себе, поэтому продолжаю печатать. Мои пальцы стучат по клавиатуре, словно наконец-то обрели свободу, которой так долго ждали. Они печатают острые, опасные, отчаянные фразы о браке и материнстве, о сексе и жизни. Слова текут быстро и яростно, словно истинная я хватает воздух, пытаясь запастись им на случай, если больше никогда не представится возможности выйти на поверхность. Закончив и прочитав написанное, я чувствую, что смотрюсь в зеркало. Ощущение более острое и реальное, чем то, что я испытываю, глядя в настоящее зеркало. Это я, это мой внутренний мир. Я читаю и перечитываю свой текст, пытаясь узнать саму себя. Наверху раздается плач. Эмма проснулась, и я ей нужна. Ей придется подождать, потому что я тоже проснулась и сначала должна подумать о себе. Мне очень хочется, чтобы другие люди узнали меня, и я размещаю свой список на страничке Facebook, а потом отправляюсь наверх, к Эмме.

Примерно через час я возвращаюсь к компьютеру. Я смотрю на экран и судорожно пытаюсь осознать увиденное. Друзья поделились моим списком, и теперь я получаю множество сообщений. Я смотрю на свою страничку – она полна комментариев от знакомых и незнакомцев. Мне плохо. Я выставила себя напоказ и жалею об этом. Я сказала слишком много. Я хочу взять свои слова назад. Я захлопываю ноутбук и ухожу. Вечером я завариваю себе чай, сажусь перед компьютером и начинаю открывать сообщения.

Первое от какой-то женщины. «Мы не знакомы, но, прочитав утром ваш список, я проплакала от облегчения несколько часов. Ваш список – это мой список тайн. Мне казалось, я такая единственная». Второе сообщение от старой подруги. «Гленнон, моя сестра – алкоголичка. Никто не знает, что с ней делать». И еще сообщение, еще и еще…

«Мой брак рушится…»

«Я не знаю, как выбраться из этой депрессии…»

«Иногда мне кажется, что я не создана для родительства. Я так злюсь, что мне хочется оттолкнуть своих детей. Я не делаю этого, но хочу. Я чувствую себя чудовищем».

Я поражена этой честностью и болью. Многие сообщения прислали те, с кем я хорошо знакома. Но оказывается, я их совершенно не знала. Мы проводили время вместе, болтая обо всем, кроме того, что по-настоящему важно. Мы знакомили друг друга со своими представителями, а наши истинные «я» жили в одиночестве. Мы считали, что это безопаснее. Мы думали, что так убережем свое истинное «я» от боли. Но, читая эти сообщения, я понимаю, что все мы страдали. И наша боль была прикрыта стыдом.

* * *

На следующей неделе сестра приносит мне отличный новый компьютер.