В 1942 г. судья Московского городского суда А. А. Праушкина предупредила коллегу-юриста В. А. Чурсину, что той следует быть осторожнее, иначе сослуживцы обратят внимание на ее поведение: Чурсина имела подозрительные встречи с заявителями в совещательных комнатах, ходила обедать с людьми, чьи дела рассматривались судом. Вместо того чтобы внять предостережению, Чурсина, давая младшей сотруднице кое-какие советы о том, как дополнительно заработать, съязвила: «Ты век прожила и ума не нажила. Рви цветы, пока они цветут»1. Позже обе судьи были осуждены за получение десятками взяток от людей, дела которых назначались к слушанию в их кабинетах.

В СССР времен позднего сталинизма случаи «сорвать цветы» предоставлялись в изобилии. Обстоятельства создавали широкий спектр возможностей приработка с использованием служебного положения. Правоохранительные органы не были исключением. Собственно, именно они, зачастую по весьма неожиданным причинам, предлагали величайшие искушения. Взяточничество в правоохранительных органах превратилось в одну из самых распространенных и прибыльных разновидностей, оставаясь таковой вплоть до распада Советского Союза в 1991 г. (и в дальнейшем).

Давали взятки представители общественности, оказавшиеся не в ладах с законом, а принимали судьи, прокуроры и сотрудники милиции2. Если в предыдущей главе давался обзор общей картины незаконных платежей должностным лицам и функций таких взяток в сталинском обществе и хозяйстве, то в этой – рассматривается по сути неизвестная сторона деятельности правоохранительных органов и всесторонне изучаются особые разновидности взяточничества, в которых были замешаны судебные и милицейские работники.

Конечно, в данном исследовании отнюдь не предполагается, будто все представители закона (или хотя бы большая их часть) брали взятки. Невозможно узнать точно, сколько из них вступали в незаконные сделки с гражданами и как часто совершались подобные операции. Скорее, здесь намечается контекст и выявляются причины имевшего место взяточничества.

Судебные и милицейские ведомства служат прекрасным полем для исследования факторов, которые соблазняли (или даже заставляли) многих людей предлагать и требовать подношения. В частности, массовые аресты, одна из главных черт сталинизма, вкупе с усложненными юридическими процедурами подвергли правовую систему тяжким испытаниям и привели к многообразной коррупции среди ее должностных лиц. Со своей стороны, работники суда, милиции и прокуратуры в избытке имели возможности «левых» доходов. Многие такие возможности отвергали, но кое-кто рисковал ими воспользоваться.

Одним из ключевых факторов, стимулировавших взяточничество, являлось рьяное преследование государством большинства типов «неофициальной» экономической деятельности. Это преследование было тесно связано с одержимостью режима идеей защиты «государственной» или «социалистической» собственности. В то же время чрезвычайные трудности снабжения и производства вели к учащению случаев «спекуляции» – перепродажи товаров по ценам выше официальных3. Борьба с должностными преступлениями и спекуляцией во время и после войны вылилась в сотни тысяч арестов. Отягощая нагрузку на правоохранительные органы, она совпала по времени с денежной реформой, что привело к ряду процессов против людей, якобы наживавшихся на денежных операциях4. Число осужденных и величина получаемых ими сроков заключения росли5. А исключительно строгие законы против хищения государственной собственности стали особо важным фактором распространения незаконных сделок в правовой системе. Граждане пытались, договариваясь с ее представителями, избежать суровых наказаний за мелкие хищения на работе, растрату ведомственных средств и ценностей или воровство колхозной продукции.

Данная глава также предлагает контекст для понимания экстраординарного скандала в связи со взяточничеством в ряде высших московских судов в 1947-1951 гг., о котором пойдет речь в главах 7 и 8. (Несколько других важных причин взяточничества среди сотрудников правоохранительных органов, включая маленькие оклады, низкий статус и слабый профессионализм, будут глубже анализироваться в главе 5.)

Какие условия способствовали установлению неформальных связей между работниками правоохранительных органов и просителями в послевоенный период? Ключевым элементом являлись массовые аресты определенных типов преступников. В послевоенные годы произошло резкое снижение числа обвиняемых в политических преступлениях – «предателей», «контрреволюционеров» и прочих «врагов» (если не считать Украину и недавно присоединенные западные приграничные земли)6. Фактически в 1946-1952 гг. за политические преступления было осуждено меньше 10 % из приблизительно 5 млн чел., получивших приговоры к лишению свободы7. Наряду с этим, однако, множество людей арестовывалось за так называемые преступления против социалистического хозяйства, против государственной и личной собственности и должностные злоупотребления. Эти «неполитические» преступления рассматривались в обычных судах.

Важнейшую роль в наплыве дел о неполитических преступлениях в суды играли аресты, последовавшие в результате все более драконовских законов относительно хищения государственной и личной собственности, включая августовский указ 1932 г. и, особенно, указы от 4 июня 1947 г. Эти и другие подобные законы привели к осуждению в 1944-1952 гг. свыше 2,1 млн чел.8 В 1940 г. доля осужденных за хищения среди узников Гулага составляла всего 1,9 %; накануне же смерти Сталина она подскочила до экстраординарных 49,3 % (свыше 1,2 млн чел.) – указы от 4 июня 1947 г. сделали свое дело9. (Еще 66 тыс. заключенных были осуждены за спекуляцию.) Для большинства обвиняемых в преступлениях после войны промежуточной станцией между гражданской жизнью и Гулагом служили обычные суды.

Рассекреченные архивы партии, прокуратуры и правовой системы показывают, что с лета 1947 г. судьи и прокурорские работники оказались на пути настоящего юридического цунами. Огромное количество дел (а достаточно скоро – официальных судебных жалоб на осуждение) грозило затопить прокуратуру и суды с головой. За период с июня 1947 г. по декабрь 1952 г. только по указу от 4 июня ежегодно осуждалось от 162 тыс. до 387 тыс. чел., пик пришелся на вторую половину 1947 г. Почти всем осужденным за хищения госсобственности, даже самые мелкие, давали чрезвычайно долгие сроки заключения10. В июне 1947 г. средний срок лишения свободы за хищение государственной собственности составил 8,7 года. На судей давила партийная верхушка, и обязательные приговоры варьировались от 7 до 10 лет лагерей; около 10 % осужденных получали еще больше – от 11 до 20 лет11. Средний срок заключения за хищение личной собственности повысился от 1,5 года в 1937-1940 гг. до 6,2 года в июне 1947 г. – декабре 1952 г.

Обвиняемые отнюдь не были профессиональными ворами: более 90 % признанных виновными в хищении госсобственности в 1950 г., например, не имели судимостей в прошлом12. Законы против спекуляции также способствовали повышению количества арестов и ужесточению приговоров за неполитические преступления. Еще в 1946 г. 38 % осужденных приговаривались к заключению до года. Но в июне 1947 г. около половины получили 6 лет и больше13.