– Больно, блин.

Незнакомка тоже с досадой отерла губы, заинтересованно посмотрела на Стрелкова и исчезла. И тут он почувствовал, что солнце действительно погасло.

Наутро он проштудировал все учебники и обнаружил незнакомку в бестиарии. Суккуб! Один головняк, что за жизнь… И хватило у него ума целоваться с кем попало! Нет, в бездну эту учебу – он потрогал опухшие губы. В школу он сегодня не пойдет, это точно. Там Душегубова. Лучше уж суккуб…

И Эрот снова направился к земле. Прекрасно понимая, что нельзя приближаться к адовой бестии ни под каким видом, но ничего не мог с собой поделать. Эти рожки, эти крылышки… о, директор…

У вчерашнего все еще дымящегося пролома в земле он увидел завуча, Гаврилу и еще нескольких личностей в показушных языках пламени. Личности ругались с персоналом их школы. Вот заразы, где же теперь ее искать?

И тут алая искра моргнула где-то у горизонта, как раз там, куда он в отчаянии и посмотрел. Стрелков обрадовался, вдохновился и быстрее ветра помчал навстречу своим надеждам. И действительно, это оказалась она, его прелесть.

Они застыли друг против друга, не смея приблизиться и поднять глаз.

Потом все же приблизились. Незнакомка уже не улыбалась:

– Сто восемнадцать тысяч триста четырнадцать… кроме тебя, об этом никто не знает.

Нет, не зря он записывал изречение: неважно, сколько ей лет – любви она покорна так же, как и он. Слава директору!

Эрот улыбнулся и, махнув на грядущие последствия луком, полез целовать алую прелесть. А она крепко обвила его крыльями.

Гром, темнота, кружащийся, как снежинки, пепел – ничто влюбленных не отвлекало. Отблески зарниц струились по их телам, а стон расколотого неба лишь заставил еще сильнее вжаться друг в друга.

Тут чья-то сильная рука выдернула Эрота из объятий. Слепо протерев глаза, Стрелков увидел, что он болтается в руке у директора. Его прелесть держал за шкирку алый князь с огромными рогами.

– Как это понимать?! – рявкнул князь и, чихнув серным облаком, сильно встряхнул висящую бестию. Эрот в бешенстве заизвивался, пытаясь выскользнуть из крепкого кулака. Князь с директором переглянулись.

– Ага, – процедил директор, – и опять третьего раза мир не переживет, истинно говорю: рано или поздно мы нарвемся. У меня уже рука болит.

– У него, черт побери! Ничего, до Армагеддона заживет! А чьи это штучки?!

– Ну-ка, ну-ка, и чьи же? Мои, что ли? Мои штучки непорочны и безгреховны! А тут твое… влияние. Пагубное и дестабилизирующее! Гибельное!

– Поше-ел черт по классам… Ладно, пустое.

Князь отшвырнул пленницу и встал напротив директора. Вслед за тем на землю полетел и Эрот.

– Силами небес и тьмы, – заговорили хором князь и директор, – мы делаем невидимыми и неслышимыми Стрелкова для Языковой и Языкову для Стрелкова.

С тем князь рявкнул: «К черту!» – и хлопнул когтистой лапищей по ладони директора, кротко сказавшего: «Аминь».

И мир померк.

Многие века Эрот искал свою прелесть. Многие века он терпел романтические нападки Душегубовой и искренне желал всей школе провалиться в тартарары. Но однажды он едва не врезался в алого князя, тот совершенно внезапно возник в своем серном облаке у Стрелкова на пути.

– Она сегодня подушилась хлором, – шепнул князь, ни к кому конкретно ни обращаясь, – и пошла гулять вон в ту рощицу.

И, насвистывая, он постепенно ввинтился в землю.

А Эрот помчался к рощице. От быстро найденной невидимой бестии подозрительно пахло не только хлором, но и серой.

Но Стрелкову было плевать. Любовь любовью, но если Душегубова канет в бездну от их третьего поцелуя, то оно того стоит.

А директор троицу любит, он поймет.

…Нас возвышающий обман

Творить – это жить дважды.

(Альбер Камю, «Миф о Сизифе»)

Серега сел в кресло. Прежде, чем предлагать услугу окружающим, следует испытать ее на себе.

– Запускай.

Леха набрал побольше воздуху и по старинке ткнул пальцем в клавиатуру. Покосился на начальника:

– Запустил. Как себя чувствуешь?

– Как я себя чувствую?! – взвился Серега, едва не пооборвав датчики на висках. – Хреново!

– Угу, – флегматично кивнул Леха. – Значит, изменений нет. Сиди спокойно, а то все по новой настраивать придется.

Уныло потянулось время. Серега чувствовал себя, как на смертном одре. Или как в утробе роженицы. Сходные понятия, как выясняется…

Компьютер пискнул. Серега опять дернулся, завертев головой. Леха ухмыльнулся:

– Сергей свет Генадьич, поздравляю вас и объявляю первую часть эксперимента успешно завершенной. От себя добавлю, что весишь ты чуть меньше нашего сервака, видно много кушал в детстве.

Серега безмолвно взирал в монитор, вяло отчпокивая с висков датчики.

– И я там весь?

– Практически. Можешь пересаживаться в любого младенца. Или старика. Тело достал?

– Достал, данные в моей папке. – Серега развернул виртпанель на запястье и пошерудил там дрожащими пальцами. – Я переименовал тебя в Леха Бог. В телефоне.

– Богом я буду, когда пересажу, – скептически скривился Леха. – Но это завтра. Скомпоновать надо, настроить… Давай, Генадьич, проживи последний день с пользой.

– Угу, – кивнул начальник, встал и направился к двери, – попробую.

Через четыре часа Сергея Геннадьевича, обладателя рака легких третьей степени, главу ушлой, подозрительной компьютерной фирмы, сбила машина. Сбила, когда он, крепко задумавшись, слепо побрел через дорогу, где не положено. Покидая существующую реальность, Серега был очень обижен. А бог кибернетики Леха Хак, он же в разные периоды деятельности Леха Бот и Леха Чума, в этот момент ошарашено взирал на обнуленные данные.

Темные пещерные своды, едва просматриваемый мрак. Вонь. Иней на грубых каменных уступах. По виду или по какой-то непонятной, глубинной уверенности, вонь и холод, но ни того ни другого тело не ощущало.

Паника.

Серега, слепо шаря руками по искрящейся стеночке, побрел вперед. Гробовую тишину нарушала лишь далекая, усиленная эхом капель. Это ад, мать его, к бабке не ходи. Хотя что-то другое напоминала эта унылость, из давно позабытых детских книжек. Огненных котлов, по крайней мере, не наблюдалось.

Он вскоре вышел к реке – черной как смоль и почти такой же недвижимой. Дымящейся. Со сводов вяло лился мертвенный свет.

Из-за скального гребня показалась лодка. Огромное облегчение или, скорее, узнавание детских декораций Серегу развеселило.

– Эй! – заорал он темной фигуре у правила, и долгожданное эхо заплясало по сводам, возвращая ощущение реальности. – Никак сам Харон собственной персоной?! А как же «каждому да по вере его?» Че за развод, я не понял?!

Ответа он не удостоился. Лодка ткнулась в прибрежные камни, темная фигура требовательно протянула руку. Ладонь – старческая, узловатая, но крепкая – единственное, что явилось взору. Под черным капюшоном, казалось, клубилась