Он ждал на скамейке, пока за ним приедут. Ждал и ждал, никогда прежде еще не приходилось ждать так долго.

Она притормозила, и Тим забрался на сиденье. По дороге домой рассказал, где проснулся, про грузовики и лейтенанта, посоветовавшего сомнологическую клинику.

— Можно подумать, мы там не бывали.

Джейн не ответила.

— Джейн, ты слушаешь?

— Слушаю.

— Тогда что молчишь?

— Три часа ночи. Я устала.

В прошлое обострение он согласился на наручники не только для того, чтобы избежать арестов на стоянках через три поселка от собственного дома. Он хотел оградить Джейн от тревожных звонков в любое время суток, а также от обязанности ездить за ним, тяготившей — с каждым днем и с каждой неделей — все больше.

— Я позвонил Багдасаряну, — сообщил Тим. Джейн не ответила.

— Хватит с меня пробуждений в грузовиках.

— Да, наверное, хватит.

Остаток пути они провели в молчании.

19

Доктор Багдасарян достал из магазинного пакета импровизированный прибор. Тим повертел его в руках. Обычный велосипедный шлем. Пусть нашпигованный датчиками и изготовленный за большие деньги по спецзаказу, но все равно не верится, что этот тривиальный предмет сможет как-то послужить разгадке тайны. Полный сомнений, Тим водрузил шлем на макушку и застегнул ремешок под подбородком, всем сердцем ощущая безнадежность предприятия. Где-то в мягкой подкладке шлема спрятались датчики; на пояс брюк легко цеплялся беспроводной приемник, регистрирующий деятельность мозга. Дурацкий беспочвенный оптимизм Багдасаряна, который Тим подогрел своей минутной слабостью, воздушные замки и только. Ощущение призрачности только усиливали впивающаяся в подбородок застежка и смех Джейн, не удержавшейся при виде этого комичного зрелища. Он, конечно, все выполнит, будет носить шлем и надеяться на результаты, но это последний отчаянный рывок, последняя попытка выкарабкаться, пока соломинка, за которую он цепляется, не полетела в ревущий поток. От МРТ и прославленных клиник он докатился до кустарных поделок без всяких гарантий и так более чем сомнительного успеха. Ни диагноза, ни назначений — какой, напомните, в этом смысл? Джейн все еще смеялась — беззлобно и ласково, и даже доктор заулыбался, а Тиму, наоборот, хотелось зарыдать от тоски. Этим шлемом он пробивал, словно тараном, врата в жизнь, сотканную из уступок и компромиссов, оставляя позади здоровое, полноценное прошлое, которое дразнило и мучило, как дразнит едва отлетевшую душу бренная земля.

— Он поможет?

— Увидим, — сказал доктор. — Главное — носите его все время, не снимайте. А голову придется побрить. Чтобы точнее были показания.

Сперва он обкорнал волосы ножницами, затем, ориентируясь на отражение в зеркале, принялся скрести лезвием по шишковатому черепу. С подбородка капала мыльная вода. Обнажившаяся бледная кожа пугала. Тим и не подозревал, что все это время под приличной аккуратной стрижкой скрывалось такое. То ли уголовник, то ли больной, то ли вылупившееся из яйца нечто.

Одевшись, он нацепил шлем и забрался в кровать к Джейн.

— Я рада, что ты передумал.

Тим прокручивал в голове возможные последствия. На работу теперь путь заказан, и обмен получается неравноценным — жизнь за лотерейный билет. Однако выбор сделан, а значит, разгадка, один-единственный крошечный ответ для него важнее самой жизни со всеми ее тайнами.

— Не очень-то мне верится, что наступит ясность.

— Может, оно и к лучшему, — проговорила Джейн.

— Это почему?

— Не так будет обидно, если вытянешь пустышку.

Тим повернулся на бок, к жене.

— Я должен кое-что сказать. — Он смотрел на Джейн с тихим пристыженным отчаянием. — У нас уже давно не было секса…

Джейн молчала. Оказывается, даже после двадцати лет супружеской жизни существует еще молчание, которое можно вызвать неожиданным упоминанием о сексе.

— Прости меня, бананчик, — продолжал Тим. — Просто от всего этого либидо по нулям. Не знаю почему.

— Ничего, — выдохнула Джейн.

— Ходишь, ходишь, ходишь, ходишь. А потом тебе уже просто не до того.

Молчание затягивалось. Джейн сменила тему.

— Доктор считает, что тебя нужно посадить на антидепрессанты.

— Это он когда сказал?

— Когда я провожала его к выходу.

Да, он действительно впал в депрессию. Депрессия следовала за ним по пятам при каждом обострении — мрачная погруженность в себя, оцепенение, которым он наполнял любую комнату, застывая до той минуты, когда ноги снова понесут его неведомо куда. Однако ее власть не была постоянной. Уныние всегда сменялось всплеском бунтарства, мыслями: «Я эту сволочь одолею!» Он сильный, он особенный, у него есть внутренние резервы, у него есть зачем жить, другим и хуже доставалось, время дорого, на все есть причина и нет худа без добра, так что нужно лишь настроиться на борьбу и победить, и ничто его не сломит, и завтра будет новый день.

Потом он вдруг встал с постели. Прихватил рюкзак на ходу. Джейн подождала немного, протянула руку и выключила свет.

В следующий раз повезет, думала она в темноте. В следующий раз звезды сложатся по-другому. Вот было бы удобно, если бы прорицатель перед заключением брака мог поглядеть в хрустальный шар и расписать молодой парочке все их будущее — в болезни и в здравии, со всеми оттуда вытекающими. Вот этот — пальцем в жениха — тебе не подходит. Вскоре после старта, милочка, он сломается, и придется тянуть лямку самой. А воз там нелегкий. Так что соскакивай сейчас, пока еще не поздно, либо примеряй ярмо. Потому что «слабое здоровье» — не причина для развода. Слабое здоровье — заметим, не твое собственное — это крест, который нести почему-то тебе. Справедливо? Мечта всей жизни?

Она ненавидела подобные мысли. Они подавляли в ней все лучшее в такие минуты полночной слабости. В полусне она ждала телефонного звонка и, кляня себя, продолжала составлять в уме «медицинский брачный контракт». Ты вправе уйти, если он слишком скоро проявит себя обычным человеком. Если его здоровье пошатнется, избавь себя от тяжкой и мучительной участи сиделки и надзирателя. Спасай собственное, пока еще, крепкое здоровье и будущее и беги. У тебя вся жизнь впереди. Скинь лямку.

20

Несколько недель спустя он лежал на диване, глядя повторы передач, которые до сих пор знал только по названиям. Смотрел Опру, «Инфогольф», кабельное и «Сайнфелд». Листал каналы, спасаясь от рекламы. Реклама совершенно некстати напоминала, какая пустая трата времени — смотреть телевизор. Пока шла передача или сериал, он не чувствовал так остро, что жизнь течет сквозь пальцы, но как только вклинивалась спонсорская заставка, сразу же переключал программу. Прыжки с канала на канал затягивали не хуже, чем сюжет передачи.