Потом они лежали в тишине, и тела их словно звенели. Он досадовал, что продержался так недолго. Слишком давно ничего не было, и уже через минуту-другую он не смог противиться тому, что рвалось изнутри.

— Пожалуй, ради такого стоило попоститься немного, — сказала она.

— Прости за скорострельность.

— Это обратная сторона.

Застегнув пуговицы и «молнии», они поднялись и пошли к машине, высоко поднимая ноги в траве. «Как-то слишком быстро уходим», — подумалось ему. Он хотел снова ощутить этот порыв, это неоспоримое, от самого тела идущее доказательство, что они нужны друг другу на всю жизнь. Неужели без долгого, изнуряющего похода, окончившегося в этой глухомани, и уже привычного для Джейн накручивания миль по сонным дорогам, в которое превратилась для нее его болезнь, не случилось бы лучшего секса за последние годы?

— Нам нужно назад, — сказал он.

— Куда назад?

— Туда.

Она оглянулась и увидела только огороженную полосу пограничной земли и сухое поле.

— Зачем?

— Чтобы еще раз…

Она, кажется, поняла.

— Нет, будет уже по-другому.

И тут она отскочила, с визгом задрыгала ногами и, метнувшись ему за спину, вцепилась обеими руками в плечи.

— Что такое?

— Змея!

Он застыл, прикрывая жену собой, и всмотрелся в заросли травы.

— Не вижу.

— Как ты ее проглядел?

— Все, она уползла.

— Не уползла. Она где-то впереди, это не значит, что ее нет.

— Да она тебя еще больше боится, чем ты ее.

— Это она сама сказала?

— Хочешь, я тебя понесу, бананчик?

— Не люблю змей, — выдохнула Джейн.

Остаток пути она прошла, не отрывая от земли взгляда, в котором читался страх пополам с решимостью, стараясь ступать на менее заросшие места. Они с Тимом перелезли через деревянную изгородь. Машина стояла на противоположной стороне шоссе. Табличка на заборе гласила: «Проход запрещен. Фермерское хозяйство „Каменистый лог“».

Они покатили прочь от пожарищ по тем же проселочным дорогам, которые и привели сюда Тима и следом за ним Джейн. Дальше пошла более густонаселенная местность — оголившиеся, покрытые слоем пепла дома, тупики с обугленными машинами, словно из хроники городских беспорядков. Ранчо с полусгоревшими столбами веранд напоминали древние развалины. Однако большинство домов стояли нетронутыми, и от этого пострадавшие выглядели случайными или, наоборот, неспроста выбранными жертвами неумолимого рока.

— Вживую это еще страшнее, чем по телевизору, — сказала Джейн.

— И что ты думаешь?

Она ответила не сразу, какое-то время молча глядя на дорогу.

— Либо это просто жизнь, идущая своим чередом, либо что-то такое, о чем мы прежде не подозревали.

Они ехали долго. Тим сидел на пассажирском сиденье в шлеме, с монитором в руках, гадая, что же зафиксировал прибор во время похода, который теперь заставлял их глотать милю за милей в обратном направлении.

24

— Пусто, — проговорил доктор Багдасарян. — Мне жаль, Тим.

Томограммы не показали ничего. Ни подтверждения психического расстройства, ни отрицания органической болезни. Все по-прежнему, в точности как он и боялся, только теперь прибавилось растерянности, исчез очередной клочок твердой почвы под ногами и сломалась последняя преграда перед бескрайним простором для умозаключений. Теперь его можно считать кем угодно — хоть чокнутым, хоть жертвой, хоть шизиком, хоть загадкой природы. Он ожидал такой развязки с того самого момента, как взял шлем из рук Багдасаряна, и все же досада, с которой он, казалось, сроднился, резанула по живому. Он и не представлял, как буйно, оказывается, расцвела в душе надежда. Вот ведь идиот… Неизлечимый, топчущийся по граблям идиот. Он почувствовал на себе взгляды Джейн и Бекки. И обернулся к ним с улыбкой.

Доктор пытался как-то объяснить неудачу. Напомнил, что прибор всего лишь прототип, что датчики улавливают лишь нейронную активность и что на следующем образце можно будет не только повысить чувствительность датчиков, но и добавить к ним учет биотоков и гормональных изменений, течения крови и других биологических жидкостей. Он настоятельно рекомендовал им обратиться к конструкторам и заказать усовершенствованный прибор.

Джейн покачала головой.

— Мы зря на это пошли. Я сама виновата, что надавила на него. — Она нащупала руку мужа. — Тим, прости.

— Раз уж мы все равно начали… — принялся уговаривать Багдасарян.

— Нет, доктор, спасибо, — отказалась Джейн. — Думаю, на этом и закончим.

Тим обернулся к ней.

— Давай дадим еще попытку. Посмотрим, что можно усовершенствовать.

Ночью, дождавшись, когда заснут Джейн и Бекка, он спустился в подвал. Уселся на скамью тренажера и сунул в рот дуло пистолета. От холодного металла усилилось слюноотделение. Он упер дуло в нёбо, целя насквозь, в мозг.

Когда-то он сказал доктору Дитмару, обласканному журналом «Нью-Йорк» психологу, что предпочел бы смертельный диагноз. Дитмар на это безапелляционно назвал Тима наивным позером и предложил представить себя на месте какого-нибудь Лу Герига, который сгорел за три месяца. Разве лучше лежать в земле, чем ходить по ней? «Нет, — ответил тогда Тим. — Лучше понимать, что с тобой такое». — «То есть болезнь Лу Герига для вас проста и понятна?» — парировал Дитмар.

Тим ни на секунду не сомневался, что расстаться с жизнью сейчас не только правильно, но и необходимо, что освободительная смерть — единственный способ избежать жалкой участи проигравшего. Разум приказывал спустить курок. Но тело, обладающее собственными методами воздействия, сопротивлялось вовсю, призвав на помощь физическое отторжение, и пока Тим сидел на скамье, чуть не давясь засунутым в рот дулом, эти две силы сошлись в первобытной схватке, которой не было названия. Наконец Тим убрал пистолет и положил обратно в дальний угол шкафчика для инструментов, за тупые молотки и отвертки. Потом поднялся наверх. Ему не хватило мужества и воли — хотя, наверное, и того, и другого у него имелось в избытке, просто он снова уходит побежденным с поля боя, о котором большинство даже не подозревает до последних дней и минут своего существования.

25

Майк Крониш на его звонки попросту не реагировал. Новости сообщил Сэм Водица. Совещание созвали, голосование провели, из числа партнеров исключили.

— Дело не только в твоей тогдашней выходке, Тим, — пояснил Водица. — Как твоя жена?

— Здорова.

— Да ладно?

Они должны были позвать его на совещание. Он имел право выступить в свою защиту. Они же юристы, чему их только учили?

— Хоббс знает про мою жену?