я шутил». Совсем как Старуха в «Пиковой даме»: «Это была шутка… клянусь вам! это была шутка!»

Но читатель знает: ростовщик не шутил. Не шутил и Сен-Жермен, вручая графине три «верные карты». Альбер гнушается денег Соломона: «Его червонцы будут пахнуть ядом, / Как сребреники пращура его…» Прямое указание на предательство Христа: «Кровь его на нас и на детях наших» (Мф. 27: 25).

В конце пьесы напуганный сыном Барон умирает на глазах у Герцога. Как и старая графиня в «Пиковой даме» при одном виде оружия. «Пистолет мой не заряжен», — говорит Германн. Богатство отца унаследует Альбер, и оно будет расточено, пройдя через руки ростовщиков. Грозная фигура Соломона маячит из-за спины нового хозяина жизни. «И входит незнакомый странник…»

Все ипостаси таинственного Сен-Жермена объединяются в одну — духовного отравителя — несмотря на «очень почтенную наружность» и на то, что «бабушка до сих пор любит его без памяти».

Глава четвертая. Метаморфозы мадам д’Юрфе

Что делать после того, как народы, метавшиеся в жару европейских революций 20-х годов XIX века, успокоились? Продолжать долгую, кропотливую орденскую работу.

И скоро, скоро смолкнет брань

Средь рабского народа,

Ты молоток возьмешь во длань

И воззовешь: свобода! —

сказано в послании «Генералу Пущину».

Павел Сергеевич, член «Союза благоденствия», председатель ложи «Овидий», приезжал открывать ее в Кишинев в июле 1821 года, когда и встречался с молодым поэтом. В стихотворении предусматриваются как бы два пути для «верного брата», «каменщика почтенного». Один «В дыму, в крови, сквозь тучи стрел», на помощь восставшим против турецкого владычества грекам. Причем Пущин назван «Грядущий наш Квирога» — испанский генерал, поднявший в Кадисе в 1820 году революционное восстание. Тот факт, что война с турками должна превратиться в войну гражданскую, среди членов ложи не скрывался.

Другой путь — отложить сабли и взяться за молотки, то есть под спудом продолжить «великое делание», в ожидании новой «брани». У такой работы множество направлений: от активной помощи нуждающимся до скрытых мистерий. Магия, алхимия — далеко не главные. Однако они, суля вечную молодость или перерождение, помогают привлечь к обществу богатых дарителей, готовых тратить деньги на, казалось бы, вздорные вещи. Особенно женщин.

Поэтому в «Пиковой даме» Сен-Жермен занят именно с женщиной — той, что могла бы стать «великой мастерицей», если бы не ее суетные, сиюминутные увлечения: красота, молодость, карты, деньги… Она сделается хранительницей тайны. Сосудом для нее.

«Мнимый чародей»

Пушкин дал прямое указание в тексте повести, упомянув мемуары Джакомо Казановы. К ним обычно не обращаются за пояснениями происходящего, между тем это любопытный источник. «Любовник всех женщин» не скрывал своего шарлатанства. Этот маг-притворщик не любил «авантюриста» Сен-Жермена, поскольку они стали соперниками, оспаривая внимание маркизы д’Юрфе, как Пушкин и Алексеев внимание мадам Эйхфельт. Поэтому Казанова беспощаден к врагу:

«Этот человек, обедавший в лучших домах Парижа, никогда ни к чему не притрагивался. Он уверял, что поддерживает жизнь особою пищей, и с ним охотно примирялись, ибо он был душою всякого застолья… Вместо того, чтобы есть, он непрестанно говорил, и я слушал его с великим вниманием, ибо лучшего рассказчика не встречал. Он показывал, что сведущ во всем, он хотел удивлять — и положительно удивлял. Держался он самоуверенно, но это не раздражало, ибо человек он был ученый, знавший множество языков, отменный музыкант, отменный химик, хорош собой; он умел расположить к себе женщин, ибо снабжал их пудрой, предававшей коже красы, и в то же время льстил надеждой, если не омолодить их, что, как он уверял, невозможно, то сохранить их нынешний облик посредством воды, чрезвычайно дорого ему стоившей; ее он преподносил в подарок. Этот необычайный человек, природный обманщик, безо всякого стеснения, как о чем-то само собой разумеющемся, говорил о том, что ему триста лет, что он владеет панацеей от всех болезней, что у природы нет от него тайн…»

В этом месте хорошо заметно стилистическое совпадение с рассказом Томского, точно Пушкин продолжал фрагмент из мемуаров Казановы.

«…что он умеет плавить бриллианты и из десяти — двенадцати маленьких сделать один большой того же веса и при том чистейшей воды».

Это умение и заинтересовало двор, кроме того, Сен-Жермен составлял уникальные краски, которые должны были использоваться на ткацких фабриках Франции. «Несколько дней спустя, — продолжал рассказ Казанова, — мнимый сей чародей поехал в королевский замок Шамбор, где король предоставил ему жилье и сто тысяч франков, дабы он мог без помех работать… Алхимика представила ему маркиза де Помпадур после того, как Сен-Жермен подарил ей молодильную воду, она во всем ему доверилась… Маркиза уверяла монарха, будто и вправду чувствует, что не стареет. Король показывал… алмаз чистейшей воды весом в двенадцать каратов, который носил на пальце, он верил, что собственноручно изготовил его, посвященный в таинства обманщиком»[117].

Слушателям, посещавшим Сен-Жермена в Шамборе, тот рассказывал о Франциске I с подробностями, которые мог знать только очевидец, как бы случайно проговариваясь: «И тут я сказал ему…»

Маг вызывал или безграничное доверие, или крайнюю неприязнь как обманщик. Казанова имел основания подозревать Сен-Жермена в шпионаже. В начале 1760 года тот был отправлен королем Людовиком XV с секретной миссией в Гаагу, чтобы начать переговоры о заключении мира с Англией и Пруссией. Но министр иностранных дел граф Этьен Франсуа де Шуазель потребовал выслать этого «первостатейного авантюриста» из Голландии и публично назвать «человеком, не заслуживающим доверия»[118].

Однако дамы остались при своем мнении. И первая из них — маркиза Жанна д’Юрфе, называвшая Сен-Жермена «чародеем». Урожденная Камю де Пуэнкарре (Понкарре), она вышла замуж за Луи Кристофа де Ларошфуко-Ласкари, маркиза де Ланжака и Юрфе. но считалась официальной любовницей регента Франции Филиппа II Орлеанского. Того самого, ко временам которого относится и роман Ибрагима с графиней из «Арапа Петра Великого». Маркиза прожила долгие 70 лет — для тех времен глубокая старость, и всегда увлекалась магией, как и все в роду ее мужа, начиная со средневекового алхимика Анн д’Юрфе. Например, говорила мужу, что дети, рожденные в его отсутствие, зачаты от стихийных духов[119].

Маркиза была богата и скупа, что, кроме почтенного возраста, роднит ее со Старухой из «Пиковой дамы». В 1757 году, когда состоялось ее знакомство с Казановой, ей было 52 (на 20 лет старше будущего любовника — отсылка уже к Екатерине II). Однако в мемуарах Казанова представит маркизу семидесятилетней старухой, уточняя, что та была «красива, но такая, как я сейчас».

Казанова будет много писать об отвращении к ее дряблому телу. Снова мотив, подхваченный Пушкиным в сцене, когда Германн размышляет, а не сделаться ли ему любовником 87-летней графини. Затем герой