родителю. Восторжествовала идея: «Елизавета — это Петр сегодня»[134]. Екатерина II, воздвигая памятник Петру — Медного всадника, — лишь продолжала традицию. Она как бы забирала себе наследие «северного исполина», к которому по крови не имела отношения, но дело которого духовно продолжала своими реформами. Надпись на памятнике:

ПЕТРУ Первому — ЕКАТЕРИНА Вторая, —

как бы не предусматривает промежутка между ними.

Далее, по мысли бабушки, должен был последовать Александр I. Но история споткнулась на Павле I. «Курносый злодей», в противоположность матери, подчеркивал свое прямое родство с Петром Великим. Кровная связь играет большую роль в легенде о «бедном Павле», которого ночью нагоняет призрак великого прадеда и сообщает о грядущей страшной судьбе[135].

Все мужчины августейшей семьи вольно или невольно сравнивали себя с Петром. Александр I отказывался в 1812 году покидать армию, ссылаясь на то, что Петр во время Северной войны находился при войсках. Даже великих князей молва словно испытывала на соответствие пращуру. Так, о Константине Павловиче говорили, что «Петр в нем не умирал».

Разговор Пушкина с царем, где поэт, возможно, провел параллель недавнего восстания декабристов и стрелецких бунтов: «Начало славных дел Петра / Мрачили мятежи и казни», — а также «Стансы», где закреплена диада: Николай I — Петр I, не были чем-то новым. Они шли в русле сложившегося уподобления. Точно так же, как римские императоры получали титул «Август», восходящий к имени Октавиана Августа. А византийских басилевсов сравнивали с Константином Великим.

В торжественной риторике проводилась мысль, что каждый император — перевоплотившийся Петр I.

Екатерина II своим переворотом и незаконным вступлением на престол нарушила чинный ряд непосредственных потомков. Хуже того, поставив памятник и сделав на нем известную надпись, она заставила подданных воспринимать себя как перевоплотившегося Петра Великого. Теперь наследие стало возможным только через нее. Именно она передавала сам дух империи.

Кровные наследники негодовали. Уподобление Петру I приветствовалось. Сходство с Екатериной II затушевывалось[136]. Николай I, согласно словам маркиза Астольфа де Кюстина, говорил, что у него «нет ничего общего, кроме профиля, с этой женщиной»[137]. Тем не менее в мифологическом плане стать новым Петром можно было только через лоно Екатерины.

«С большими усами и бородою»

Вот тут настало время вспомнить княгиню Наталью Петровну Голицыну — «Усачку». «Она была собою очень нехороша, — вспоминала Елизавета Петровна Янькова, — с большими усами и с бородою, отчего ее называли le princess Moustache»[138].

Для темы перевоплощений усы и борода Голицыной важны для всего сюжета не меньше, чем желтое платье Екатерины II. Кстати, сохранился молодой портрет великой княгини в охотничьем костюме кисти Георга Кристофа Гроота с заметными усиками в уголках губ. Позднее, на парадных изображениях такая деталь не могла иметь места, как и веснушки Николая I. Но в реальности и то и другое было.

Борода, как бы прорастает у Голицыной из ее мужского естества: она была очень умной и властной, во всем подчинив мужа — человека «посредственного». Известны изображения «бородатых Венер» древности[139]. Знал ли о них Пушкин, когда называл свою героиню «la Venus muscovite»?

Но встречались и иные варианты. В те времена на слуху был знаменитый ответ Александра I на требование Наполеона сдаться: «Я лучше отпущу бороду, чем подпишу мир». В письме императора французскому завоевателю звучит другая фраза: «Клянусь честью не вести мирных переговоров до тех пор, пока русская земля не будет очищена от вражеского присутствия»[140]. Но в устной традиции укрепилась именно история с бородой.

Мягкость, женоподобность Александра I заметны на всех портретах. Один из них кисти Элизабет Луизы Виже-Лебрён, изображавший молодого императора в образе Амура, даже был по приказу государя отослан в загородную резиденцию, настолько ясно читались девственные черты. Однажды император в узком кругу переоделся в платье своей сестры Екатерины Павловны, чтобы доказать, насколько они похожи. Этот поступок изобличает и известный нарциссизм, ведь Екатерину Павловну называли тайной любовницей брата[141], и вызов в маскарадном ключе. Самая умная из сестер императора, она одно время даже рассматривалась как кандидат на престол — Екатерина III. Так тема власти возникает параллельно с темой перевоплощений.

В семье Александра именовали «наш Ангел». Козлиная бородка — символ дьявола.

Созданье ада, иль небес

Сей ангел, сей надменный бес.

Нарисовав возможную обложку для «Сказки о золотом петушке» 1834 года — истории с заметным памфлетным подтекстом[142], — Пушкин в левом верхнем углу поместил плохо распознаваемый портрет уже покойного Александра I в лавровом венке, выглядывающего из-за туч — по гравюре Ореста Адамовича Кипренского 1825 года[143]. С подбородка государя свисает именно такая козлиная бородка, сливаясь со складками тоги. Прямо напротив него — в правом верхнем углу антропоморфное изображение женских грудей разного размера: можно насчитать пять и предположить шестую. Многогрудая богиня, как Артемида Эфесская — Диана. Возможно, это намек на Екатерину II. Обе картинки одного размера и даны параллельно друг другу. При желании их можно соединить так, чтобы получился двуликий Янус — тогда груди окажутся как бы на затылке императора. Такое «двустороннее» тождество подкрепляет идею Натана Эйдельмана — за нападками на Екатерину II в заметке «О русской истории XVIII века» стоит критика политики Александра I как развитие тезиса: «При мне все будет, как при бабушке».

Гений Александра I. Э. Л. Виже-Лебрён. 1814 г.

Императрица Елизавета Алексеевна. Э. Л. Виже-Лебрён. 1795 г.

От обоих изображений — как покойного царя, так и грудей Артемиды — отходят небольшие ветки с листьями-бутонами, а за облаком виден фрагмент ствола. Эти же ветки встречаются на портрете императора Николая I кисти Джорджа Доу 1826 года. Они могут олицетворять генеалогическую связь, что, собственно, и имел в виду английский художник. Но могут восприниматься и иначе. Чтобы уместить фигуру нового государя, дерево пришлось подвинуть, а на некоторых копиях даже спилить. Срубленное дерево, каким бы могучим оно ни было, не может олицетворять ныне царствующую династию. Оно становится символом заговора, который срубил новый царь — «суровый и могучий». Тем не менее от его старшего брата, много времени отдавшего «либеральным заблуждениям», и бабки-вольтерьянки продолжают тянуться ростки.

Облако заканчивается деформированной, зеркально повернутой буквой «Е», напоминающей фрейлинский шифр, только с обратной стороны. Она дважды перечеркнута поперек вместо пересечения вдоль, как на шифре. Можно и в этой игре с рисунком углядеть намек на Екатерину II, вернее на ее оборотную зеркальную копию — Александра I. Не говоря уже о хвосте петуха, полностью сливающегося с плюмажем императора на знаменитой цветной гравюре Бромеля с портрета Иглесона, где Александр I идет по набережной Невы напротив Петропавловской крепости. На ее шпиль и требуется посадить петушка