– Ну и сколько такая бутылка может стоить? – словно бы без всякой задней мысли спросил Сева.

– А будет она стоить столько, сколько запросит хозяин, – ушел от ответа Тучков и, дабы сменить тему разговора, сказал: – А вы не позволите попробовать этот ваш коньяк, которого вы выпили уже три бутылки?

– Да ради бога, – повеселел поскучневший было «князь» Долгоруков. – Правда, дом и сад немного запущены. Мой дядя по матери, герой Отечественной войны и заграничных походов, уже слишком стар, чтобы уследить за всем хозяйством. Да и силы не те – все-таки восемьдесят шесть лет. Но, думаю, это не слишком вас затруднит?

– Нисколько, – сказал Дормидонт Савельевич, успокоенный тем, что легкомысленный князь, как для себя определил характер Долгорукова Тучков, не задает больше вопросов относительно стоимости «Кло`д Крайфера», который пил король Франции Людовик Шестнадцатый. К тому же чем черт не шутит, может, в винном подвале дома дяди «князя», как и в том погребе в Люблине, где графу посчастливилось стать обладателем «Генриха Четвертого», он тоже найдет что-либо замечательное?

* * *

«Казань-городок – Москвы уголок», – так гласит бытующая в городе поговорка. И она справедлива. Хотя и отчасти.

Конечно, Казань в чем-то похожа на Москву. Кремль имеется, как и в Белокаменной, правда, не столь велик. Те же дворцы высшего начальства, только поплоше. Те же городские усадьбы, только в них меньше форса и обслуживающей бар челяди и прочих лакеев. Те же площади, улицы и переулки, только менее шумные и широкие, к тому же не все замощены. Те же магазины и лавки, только меньше шику и более ограничен перечень товаров. И обыватели те же, только одеты чуть небрежнее и ходят немного медленней. И обычаи… Патриархальнее, что ли. Словом, «уголок» – он и есть «уголок», часть от целого.

– Значит, вы купили этот дом? – спросил граф Тучков, когда они приехали на Покровскую улицу и вступили во владение Всеволода Аркадьевича Долгорукова.

– Да, пару дней назад, – несколько печально ответил Всеволод Аркадьевич. – А теперь сожалею. Дядю выручил, а сам, к слову сказать, остался «на бобах». Так почему-то часто со мной случается.

Сева сокрушенно посмотрел на графа, желая вызвать хотя бы оттенок сочувствия, но не дождался: Тучков прямо-таки рвался в винный подвал и слушал «князя» мало, хотя и не хотел показывать своего нетерпения.

– Но ведь нельзя было и не уважить дядю, не правда ли?

– Правда, – ответил Дормидонт Савельевич лишь для того, чтобы хоть что-то ответить. Его занимала одна мысль: как, не напрашиваясь, дабы не спугнуть Долгорукова, взглянуть на содержимое винного подвала.

– Ну, как вам дом? – безмятежно спросил «князь».

– Я бы сказал вполне, – отозвался Тучков, машинально оглядываясь вокруг себя.

– Видите ли, я хотел заменить здесь всю обстановку на более современную, но, – Долгоруков погрустнел, и получилась небольшая пауза, – некоторая стесненность в средствах пока не позволяет мне этого сделать. – Всеволод посмотрел на Дормидонта Савельевича, для того чтобы убедиться, услышал ли тот про его «стесненность»…

– Мы говорили о коньяке, – сдержанно напомнил граф.

– Ах да, прошу покорнейше, – сконфузился Долгоруков. – Сейчас я принесу вам тот самый коньяк.

– А мне, – граф все же не утерпел, – разрешите пройти с вами?

– Извольте, – охотно ответил Всеволод Аркадьевич, – если это доставит вам удовольствие, – и пошел первым.

Они вышли из просторной гостиной, прошли анфиладу комнат и стали спускаться в подвал. Тотчас запахло сыростью и еще чем-то, что вместе с запахом застарелого воздуха заставило Тучкова волнительно поежиться.

– Вот, – остановился возле ячеек с коньяком Сева. – Еще раз прошу извинить меня, граф, за запущенность…

– Пустяки, – ответил Дормидонт Савельевич, не спуская взгляда с коньячных бутылок в слое пыли и паутины. Он посчитал их. Одиннадцать штук. Неужели это…

– Что-то сыровато здесь, вы не находите? – неожиданно резко спросил Долгоруков и зябко повел плечами.

– Да, есть немного, – озадаченно ответил Тучков.

– Ну вот, вы вроде осмотрели все мои новые владения. Остался еще сад… Если, конечно, пожелаете. – Сева снова повел плечами: – Идемте отсюда. Мне, право, неловко, граф, что я привел вас сюда, где все так запущено и требует вложения сил и средств. – Долгоруков направился к выходу. – Пыль, паутина, еще этот неприятный запах… Право, мне неловко!

Дормидонту Савельевичу хотелось сказать, что пыль, паутина, да и «этот неприятный запах» – как раз то, что нужно для наилучшего хранения коньячных напитков. А потом именно в таком подвальчике может обнаружиться нечто особо ценное и дорогое, от обладания которым можно будет получить особое удовольствие и удовлетворение, а возможно, и немалую прибыль.

– Вам не стоит извиняться, у вас все чудесно, – отозвался граф, стараясь всеми силами не показать нарастающего ликования.

– Ах, простите меня великодушно, – спохватился вдруг Всеволод Аркадьевич и вернулся к ячейкам с коньячными бутылками. – Я ведь обещал угостить вас коньяком…

С этими словами Долгоруков, почти не глядя, вытащил из самой середины ряда ячеек бутылку и, отстранив ее от себя, дабы не испачкаться в пыли и паутине, пошел к двери. Когда он проходил мимо графа, сердце Дормидонта Савельевича учащенно забилось: он увидел, что именно столь небрежно держал в руках этот недалекий князь Долгоруков. Этого не могло быть, но все же было. Всеволод Аркадьевич, этот ни черта не смыслящий в дорогих и раритетных вещах человек, брезгливо отстранял от своего костюма бутылку с самым настоящим «Кло`д Крайфером» почти столетней выдержки. Неужели этот тупица предложит распить ее?

Тучков оглянулся на стеллажи с ячейками, где лежало еще десять точно таких бутылок.

Да это же клад! Настоящий клад стоимостью почти сто тысяч рублей! Неужели князь этого не понимает?!

Дормидонт Савельевич осторожно посмотрел на Долгорукова. Точно! Не знает и даже не предполагает. А ведь это хорошо! Это ему, графу Тучкову Дормидонту Савельевичу, знающему и, несомненно, умному человеку, только на руку…

Как обливалось кровью сердце у графа, когда безмозглый «князь» откупорил бутылку! А какой аромат тотчас вырвался из горлышка! Неописуемый. Божественный. Вековой!

Чарующим был и звук разливаемого коньяка. Того самого, времен французского короля Людовика Шестнадцатого, когда Конвент еще не подвел его под острое лезвие гильотины.

Дормидонт Савельевич краем глаза проследил, как Долгоруков потягивает коньяк. Пьет и сам не знает того, что эта янтарная загустевающая жидкость дороже золота! Воистину, дураков не сеют и не пашут. Они произрастают сами!

– Ну, как? – довольно спросил Всеволод Аркадьевич, когда первым выпил рюмку. – Правда, вкус недурственный?

При этом Долгоруков снова бросил на графа быстрый и незаметный взгляд, в котором прыгали крохотные бесенята.