празднуется Пасха и, соответственно, выпадает Троица); и две недели перед праздником Успения Богородицы 15 августа. Во время этих постов нельзя есть мясо и молочные продукты, а рыбу и растительное масло можно потреблять лишь в определенные дни — такие, как дни главных святых. В начале и в конце поста вообще нельзя было ничего есть, и даже в обычное время большинство сред и пятниц оказывались постными.[16] В такие религиозные праздники, как, например, дни главных святых, нельзя было заниматься никаким нормальным делом, а это означало, что для завершения чего угодно требовалось очень длительное время.

Когда Елизавета не выполняла религиозные обряды, она занималась спортом — таким, как охота и стрельба, — а также танцами. У нее был отличный аппетит на секс; список ее любовников включал французских докторов, казаков, хористов и гвардейских офицеров. В течение долгого времени ее фаворитом, получившим прозвище «Ночной император», был украинский полуказак, которого она впервые заметила еще молодым певчим в церковном хоре. Когда он стал ее любовником, она изменила его фамилию «Разум» на более благородно звучащую — Разумовский, а также дала ему и его младшему брату Кириллу графские титулы. Ходили слухи, что в 1742 году императрица заключила с Алексеем Разумовским морганатический брак — но она никогда не выходила замуж официально и не произвела законного отпрыска. Однако с самого начала своего правления она знала о необходимости добиться для империи стабильности, утвердив своего наследника — и предпочтительно более чем на одно поколение. Отсюда вызов ею великого князя Петра и впоследствии невесты для него.

Наконец Елизавета прибыла, и 15 августа присоединилась к Петру, Екатерине и Иоганне в Козельце. На пути от Москвы она делала частые остановки и устраивала лагерь, чтобы погулять и пострелять. Она также потешила душу, позволив себе несколько вспышек гнева и выгнав кое-кого из своего окружения. По ее прибытии был организован большой цикл балов, концертов и карточных партий, на которых много играли в «фараона» (игра, придуманная во Франции в конце прошлого века).

И вот — последний участок пути по дороге на Киев. На этот раз императрица была впереди и ждала остальных участников путешествия в лагере у реки Днепр. Тридцатого августа вся компания пересекла реку и въехала в город. Духовенство вышло приветствовать императрицу. Все покинули экипажи и проделали последнюю часть пути к Печорскому (или Пещерскому) монастырю пешком, следуя процессией за распятием.

Ко времени, когда Иоганну уже едва терпели при дворе, да и самой Екатерине мать не особенно нравилась; она поняла: часть проблемы заключается в том, чтобы не вести себя как мать. У последней отсутствовал всякий такт при неформальных ситуациях, хотя во время официальных мероприятий она легко и привычно соблюдала необходимый установленный протокол. «Я взяла себе за правило оказывать ей предельное уважение и почтение, но это не всегда разрешало проблему. Она постоянно делала мне и другим жесткие замечания, которые не приносили ей добра и не настраивали людей в ее пользу»{50}. Тем временем Екатерину все больше одобряли и явно любили и императрица, и великий князь. «Все объединились, — чувствовала она, — чтобы дать мне надежду на счастливое будущее»{51}.

Пробыв десять дней в Киеве, двор вернулся в Москву, где светская жизнь всю осень и зиму проявляла себя серией театральных представлений и маскарадов. Екатерина тратила большую часть своей бьющей через край молодой энергии на танцы. Она брала уроки у Ландэ рано утром и в полдень перед вечером танцев где-нибудь на балу или на маскараде. Екатерина участвовала также в одном из любимых развлечений императрицы Елизаветы, которое разделяли многие европейские дворы того времени — в костюмированных балах. Императрица называла их «Метаморфозы». «Каждый вторник при дворе устраивали маскарад, что не всем было по вкусу, но мне, которой было только пятнадцать лет, они очень нравились. По приказу императрицы в маскарадах участвовали те, кого она сама отбирала; все мужчины были переодеты женщинами, а все женщины — мужчинами»{52}. Как заметила Екатерина, единственным человеком, кроме нее, кто действительно радовался этим возможностям, была сама императрица, которая с удовольствием демонстрировала свои прекрасные ноги в бриджах и чулках. Мужчины-придворные ненавидели эти вторники, так как их заставляли неловко качать бедрами в широких юбках, натянутых на обручи. Они натыкались на женщин, которые точно так же неловко, как и их партнеры, чувствовали себя в мужском платье. На одном из таких маскарадов возникло серьезное затруднение, когда Екатерина танцевала с камергером Сиверсом. Тот был одет в платье с кринолином, одолженное ему императрицей. Все оказались на полу, а Екатерина попала под юбку Сиверса. Она обессилела от смеха, пока другие танцоры пытались поставить их на ноги; но канцлеру и остальным важным придворным было не так смешно.

Кроме падения на танцах, единственной серьезной проблемой, с которой столкнулась Екатерина в то время, была проблема, обычная для двора, особенно для его молодежи — растущие долги. Она обнаружила, что содержание, пожалованное ей императрицей, не покрывает неизбежных расходов на наряды для себя и подарки для других. Она прибыла к российскому двору с очень ограниченным гардеробом — а ведь это был двор, где женщины привыкли переодеваться по три раза в день. Как член императорской семьи великая княгиня не могла одеваться менее расточительно, чем другие придворные дамы. Она должна была также докупить нижнее белье, так как привезла с собой всего лишь дюжину сорочек. Затем нужно было обеспечить себя постельным бельем, потому что до сих пор она пользовалась запасами своей матери.

Что касалось других крупных расходов, Екатерина быстро поняла, как вращаются колеса русского двора. «Мне сказали, что люди в России обожают подарки, и проявив некоторую щедрость, можно приобрести друзей и сделать себя желанной»{53}. Пытаясь ублажить окружающих, она ублажала не только придворных, но также жениха и свою мать. Поэтому она чувствовала, что большие расходы неизбежны — хотя, по мнению матери, Екатерина была еще слишком неопытной, чтобы распоряжаться собственными финансами, и должна обращаться к ней за советом. (Негодование Иоганны по этому поводу усилилось, когда она узнала, что другие лица при дворе так же твердо убеждены: ее дочь не должна обращаться к ней за советом ни по этому, ни по какому-либо другому поводу.) От графини Румянцевой не было никакого толка. Вот как изложила это сама Екатерина: «Самая экстравагантная женщина России… была назначена ко мне на службу. Она постоянно была окружена торговцами и что ни день советовала мне покупать у них какие-либо вещи; часто