– Ты обещала, – говорит Юэль. – Мы уже почти уехали. Ты должна была знать задолго до… И ты так ничего и не объяснила.

– Я забеременела! Что мне было делать?

Юэль смотрит на нее сквозь солнечные очки. Его невысказанный ответ заставляет Нину встать с кресла.

– Думаю, ты забеременела специально, – говорит Юэль. – Ты струхнула, но не знала, как мне об этом рассказать. И обзавелась лучшим в мире оправданием, чтобы остаться.

Нина выглядит так, словно всеми силами старается не заплакать. Юэль тотчас жалеет о своих словах. Хочет взять их назад, все до единого.

– Ты не можешь винить меня в том, что твоя жизнь сложилась не так, как ты хотел, – говорит Нина.

– Ты ничего не знаешь о моей жизни.

– Я знаю, что ты был пьян или под какой-то наркотой, когда привез Монику в «Сосны».

Кажется, будто Юэль падает. Но он сидит не двигаясь. Лицо его неподвижно – Юэль превратил его в маску из застывшей плоти и крови.

– Это ведь о многом говорит? – продолжает Нина. – Можешь думать что угодно о Маркусе. Можешь думать, что я предала тебя ради него. Но все было не так. Он спас меня от тебя.

Юэль глубоко вдыхает, наполняя легкие воздухом:

– Иди к черту!

И Нина уходит, не говоря ни слова.

Юэль все еще сидит без движения, когда слышит, как гравий вырывается из-под колес машины.

Нина

Нина сбавляет скорость, проехав конюшню усадьбы. Ее трясет.

Она пока не может поехать домой. Если Маркус, как обычно, лежит с компьютером на диване, она увидит его глазами Юэля. То, как тот произнес Маркус, все еще эхом отдается в голове. Она должна взять себя в руки. Снова стать собой.

Нина поворачивает руль и съезжает на узкую грунтовую дорогу у амбара. Участники театральной труппы, которая каждый год ставит там спектакли, обедают на газоне. Их разговор прерывается, когда Нина приближается, но все снова без интереса отводят глаза, когда понимают, что она приехала не к ним. Нина едет дальше в лес. Пыль стоит столбом за машиной. Она подпрыгивает на ямах на дороге. Нина проезжает задворки поля для гольфа, дальше едет мимо лугов с драматически перекошенными деревьями. Она едва их замечает. Перед собой видит только Юэля. Исхудавшего, но крепкого. Широкоплечего, но с такой же плохой осанкой. Он не изменился. Будто наркотики законсервировали его, вместо того чтобы уничтожить.

Слава богу, парковка заповедника почти пуста. Здесь, как всегда, ветрено. Ветер треплет Нинины волосы, как только она выходит из машины. Усиливается, когда она выходит к скалам. Нина смотрит на берег, на луг, где пасутся лошади. Солнце стоит низко и, несмотря на ветер, греет в спину. Где-то вдалеке женщина слышит голоса. Она мельком замечает желтую ветровку – человек спускается вниз со скалы, на которой она стоит, – но ее никто не видит.

Забеременела специально? Лучшее в мире оправдание, чтобы остаться?

Нина не планировала беременность. Ведь любая девочка-подросток иногда забывает принять противозачаточные.

Даниэль был желанным ребенком. Конечно, Нине было страшно. Но он был желанным. Нина всегда хотела детей. Возможно, не именно тогда и не так.

Не именно с Маркусом!

Но она хотела оставить ребенка. И рада, что оставила его.

Нина бесцельно бродит туда-сюда по скалам. В одном Юэль был прав. Ребенок был выходом из ситуации. Иначе Нина никогда не смогла бы противостоять ему.

Она любила Юэля. И тоже хотела уехать отсюда. Но был момент, который изменил все. Разделил историю о ней и Юэле на до и после. Все совсем не так, как он думает. Это было не тем утром, когда он приехал забрать ее. Не тогда, когда она забеременела. Это случилось раньше.

Она возвращалась на поезде в Гётеборг, глядя на пустое сиденье рядом с собой. Были рождественские каникулы, и краем глаза Нина видела, как за окном проносится заснеженный пейзаж.

Они ездили в Стокгольм, благодаря демозаписи им удалось дать концерт в клубе «Студион». Нина так волновалась, что ее несколько раз стошнило за сценой. У Юэля никак не получалось успокоить подругу. Его лицо было мертвенно-бледным, и он нюхал дорожку за дорожкой. Когда они вышли в свет прожекторов, Юэль был великолепен, но сразу после выступления сорвался. Нина попыталась забрать его с собой в хостел, а он обозвал ее чертовой всезнайкой и отправился на вечеринку с совершенно незнакомыми людьми. Нина пролежала без сна всю ночь, но Юэль так и не вернулся. Она даже не была уверена, что он жив. У них не было мобильников. И, сидя в поезде домой и глядя на пустое сиденье рядом с собой, она уже знала. Она не могла уехать вместе с Юэлем после школы. Сутки в Стокгольме были лишь предвестником того, как все будет потом, и Нина пообещала себе никогда больше не подвергать себя такой тревоге.

Вернувшись домой, Юэль попросил прощения. И наверняка искренне. Но когда начался весенний семестр, он даже в школу приходил под кайфом. Видимо, поэтому он не заметил, как она и Маркус начали поглядывать друг на друга. А Нина не хотела об этом рассказывать – она точно знала, какого Юэль мнения о буржуях, живущих в виллах на побережье и одетых в топсайдеры и футболки поло под пиджаками.

Она не могла переехать с Юэлем. Но не могла и сказать об этом. Не хотела его обидеть и с избытком компенсировала угрызения совести, изображая небывалый энтузиазм. Тщательно скрывала, насколько ненавидела дом Кати, всех приходящих и уходящих нарколыг, дым, пропитавший первый этаж. Ненавидела, когда ее оставляли там одну, пока Юэль трахался с одним из многочисленных эмо-мальчиков с длинными челками, которыми себя окружила Катя. Ненавидела наркотики, которые занимали в этом доме все больше места.

Так что да, Юэль прав. Беременность решала все.

И еще был Маркус. Стеснительный подросток, который, пригласив ее в ресторан в Марстранде, протянул в потной руке помолвочное кольцо и попросил ее не уезжать. И оставить ребенка.

В восемнадцать мир казался черно-белым. Тогда было легко сбрасывать кожу. Сменить одну жизнь на другую. Полностью посвятить себя чему-то новому.

Нина, конечно, рано этому научилась. Возможно, это было единственное, чему научила ее собственная мать, – идти вперед и не оглядываться.

Маркус был надежен. Он любил ее. И терпеть не мог Юэля. С ним Нина бы не превратилась в одну из многих дочерей алкоголиков, которые сходятся с копиями собственных родителей. За него не надо было волноваться,