Аден в страхе сглотнул.

– Возможны три ошибки. – оповестила машина. – Ответ.

Адена поразили истеричные мысли, в безумной пляске, вычерпывая из никчёмной черепной коробки память, с обрывками воспоминаний.

Он вспомнил детство, взросление, рабский быт, со страшными картинами чумы районов Люмпенов: в пятнах поражённых домов, больных замотанных тряпьём, во время холода греющихся над кострами из тлеющих к счастью давно почивших.

Он мог бы рассказать, о чём-то другом: сокровенной тайне, о недавней краже с хозяйского стола, о том, как он пренебрегал законами «единения» или связавшись с «этой» компанией Горгоны, но жизнь… «подумал Аден», с ней настоящей, он никогда так и не был знаком.

Это неведомое слово, так ни разу неиспытанное.

Прожигавши жизненную роль, от часа к часу, по сугубо механическим указания, следовавши бесчисленными инструкциям от заглавия и последней строчной буквы.

Как идеальный работник, счищающий пылинки там, где их быть вовсе не могло.

Жизнь – в целом представил себе Аден, что если в этом понятии и нет никакого смысла.

В плане, лишь недолгий промежуток, своего рода продолжительная болезнь.

Длящаяся от первого вздоха, радостного смеха родителей и до отчаяния в предсмертном затемнении ярких глаз.

Что, если жизнь – это личность. Жизнь – это Я – крикнул Аден.

Посчитав за ответ, пилы завертелись, став чуть ближе.

Значит не так – чувствуя вьющую от стали смерть промелькнула у Адена мысль.

Жизнь – это движение, потому-что без него всё гибнет.

Величественный план, архитектура, замысел, создающий живое.

Появляясь только там, где уже существует другая, похожая, возникая только от живого…

– Жизнь, это противопоставление смерти. – гордо изрёк Аден.

Зазвенев, пилы вновь завертелись, у критичного положения от кожи, замерев, лишив более права на ошибку.

Ещё чуточку ближе, с финальным вращением, разрезав и отделив лицевую часть головы, а далее… а будет ли что-то далее?

Адена осенило.

На самом деле, можно ли ответить на столь сложный вопрос.

Поддаётся ли он объяснению, почему-бы не скрывая внутри вопрошания – сам ответ.

В банальной глупости, как небольшая уловка, намеренно наталкивая в ошибочный смертный путь, ускользая с видимой правды мыслей.

Почему-бы, не всеми перечисленными тремя факторами и создавая тот самый конденсат сущего?

Окончив размышления, Аден что было мочи, собрался с духом, высказав одну мысль зажмурившись:

– Носитель – не что иное, как жизнь, а жизнь – высшая форма существования в совокупности свойств, реакций и процессов материи.

Довольным писком зажёгся один из трёх индикаторов терминала, овеянным эхом проносясь вдоль всего храма, по возвращению, колеблющейся волной задавая второй вопрос:

– Три семени, первично дающих жизнь: почва, камень, вода, растения, воздух. – загадочна-мудрёно выдала машина.

Стандартный порядок вещей, в простой формуле расстановки, Аден моментально сообразил, обыгрывая сами правила испытания.

– Не посадив в почву, не взрастёт дерево, без воды и воздуха погибнув.

Более громко прогремело зажжение второго индикатора.

В преддверии задрожали стены, давя на уши с подающимся тембром, открылся последний вопрос:

– Ведёт ли истина, по требованию познания естества.

– Да. Конечно. – без сомнений, бывший самым честным и в тоже время, необдуманным из всех ответов.

Прогремев, закладывая уши, зажёгся последний индикатор.

К облегчению Адена откинулись пилы, ровным механическим движением к лицу устремилась одну из ног древней машины.

Свиснув, вмиг рассыпавшись своей оболочкой, оттуда торчал тонкий игольчатый штырь, кружась по своей оси немедленно опуская к области правого глаза.

– Вы понимаете. Вы мыслите, как создатель. Вы имеете право узнать.

До столкновения оболочки глаза с иглой, тоненькими охватами, раскрыв веки, целясь точно в середину зрачка.

Вместе с потом, у Адена проступил и животный ужас.

Стремясь машинально двигаться из стороны в сторону, раскачать зажимы, вырваться, забившись в угол, где пододвинув ноги и закрыв голову руками, от неминуемой ежесекундно спускаемой иглы.

Безумно близко, оставив в видимом поле исключительно тонкий инструмент, и рвано режущую боль входа.

Лицо Адена исказилось, инородным телом пронзаясь насквозь область зрительного тракта до коры головного мозга.

За место боли, в сознании всплывали символы, как на увиденных монолитах, стенах храма.

Как песок по ветру, растворяясь, от символов переходя в буквы и выстраиваясь в слова.

В загромождении долгих предложений, за ними стояла многогранная, конусообразная станция.

Нагревшись, от себя долгим лучом бья ровно в лоб Адена, выжигая на коже рисунок трёх столбов из звёздных облаков, а окончив – градом рассыпавшись на мелкие детали, в ударной волне испарившись.

В этом моменте всё прекратилось и, будучи отпущенным, Аден, едва поднявшись уволился о край стены.

Древняя машина исчезла, как, никогда не существовав.

Под осыпь потолка и стен, за руку Адена затягал Ганкер, крепко сжимая окровавленный бок.

Невмочь отчаянно достучавшись сквозь беспомощное состояние, от пары ударов по щеку Адену, силой одёрнув, повернув головой в сторону.

Кое-что, заметив, Аден напрочь остановился, с пророческим голосом зачитывая вслух символы:

– Начни свой путь, и ты поймёшь. Увидь и вознесись. Узнав личину бытия, создателем слыть начнёшь. В столбах ты сотворения, путь истинный найдёшь.

– Столбы сотворения? – в итоге расслышав голос Ганкера, тот ошарашенно спросил.

Тем временем треща, пирамида оседала, трескавшись по полу, шли долгие полосы, в новообразованной бездне похоронив саркофаг и большую часть зала с сокровищами.

Пустившись в бег, оба вылетели из самозаваливающегося храма.

Рухнув верхушкой вовнутрь себя, тягучей тресиной подхватывая и тысячи плит и очерки города, ночных ближайших дюн.

Вот так без остановки, пока дальние осветительные лучи Горгоны, не ослепив, промчались в округе.

Совсем близко, ещё каких-то пол часа ходьбы до космолёта, задумчиво поглядывая на Адена Ганкер затеял разговор:

– После всего, что ты будешь делать? Я имею в виду, потом, когда всё закончиться. Возможно, может быть так, что изменится весь мир. – капитан странно ухмыльнулся и глядя на никакую реакцию со стороны собеседника, уныло махнул рукой.