Это объявили наш поезд.

И вот мы сидим в вагоне, унимая дыхание. Нумерация вагонов начиналась с хвоста поезда, и нам пришлось выдать вдоль состава двойной кросс с тяжёлыми чемоданами.

За окном уплывает перрон. Наши места в отсеке на верхних полках. Берём со столика стопки тяжёлого сырого белья, застилаем и укладываемся солдатиками.

Пропажу обнаружили вернувшиеся из тамбура пассажиры.

– Кто лёг на наши постели?! – возмущаются муж и жена голосами Михал Потапыча и Марьи Тимофеевны, и таких же габаритов.

– А мы думали… А наше бельё где?

– Купите у проводницы. Комплект – рубль.

Представьте себе, мы, деревенские ребята с натруженными, как у взрослых, руками, не знали цену деньгам. Все денежные операции вела мама. Отправляя в магазин, давала чёткие распоряжения: три литра молока – столько-то, кило сахару – столько-то, кило перловки – столько-то. Сдачи дадут рупь двадцать, пересчитайте внимательно.

Рубль – это много или мало? Хватит ли нам прожить на ту сумму, которую мама зашила обоим в трусики на полтора месяца? Решаем: одну ночь проедем и без простыни-пододеяльника-наволочки. И без чая. Не полезешь же при всех под юбку за деньгами.

– Матрасом и подушкой без постельного белья пользоваться нельзя, – проходя, равнодушно кинула проводница.

Ну, нельзя так нельзя. Ночью, правда, потихоньку развернули нечистые, пахучие серые валики и кое-как поспали.

Засыпая, думаю: «Ах, как необычно, красиво и мелодично все вокруг разговаривают! Не то что мы, по-деревенски… Ну ничего, мы тоже так научимся».

На привокзальной площади прощаемся с братом, нам в разные стороны.

– Как добраться до университета?

Мне ласково объясняет бабушка-татарка в платке, повязанном четырёхугольничком вокруг сморщенного личика:

– Три остановки на троллейбусе, потом пересядешь на трамвай, доченька. Потом пешком налево и вверх.

Я боюсь гладких запутанных рельсов, боюсь звенящих и дребезжащих трамваев. Вообще, боюсь городского транспорта. Ну его, ещё заблужусь. Лучше пойду пешком.

Пот льёт с меня в три ручья, мне мучительно жарко в зелёном колючем платье. Руку оттягивает тяжёлый чемодан: половину в нём занимают книги. А вторую половину мама забила огурцами и варёными яйцами. И дорога всё вверх, вверх.

Уточняю у какого-то парня, верной ли дорогой иду, товарищ? На свою беду, он опрометчиво проговаривается, что идёт в ту же сторону. Я стараюсь не отставать, не терять его из виду: он для меня путеводный маячок.

Я вижу только его спину, а лицо, должно быть, досадливо морщится. Тогда ещё нормой считалось, что парни должны защищать девушек, пропускать их вперёд и помогать нести тяжёлые вещи.

Это если бы ему попалась миниатюрная, хорошенькая, нарядная девушка, как моя сестра. Тогда можно было и чемодан подхватить, и пококетничать, и адресок выпросить.

А тут сзади пыхтит и волочит чемодан малосимпатичная, курносая, плохо одетая, распаренная, явно деревенского вида деваха. И, главное, прёт танком, не отстаёт. Он шагу прибавляет – а она ещё шибче наддаёт. Привязалась, деревня.

У развилки парень с облегчением и лёгким отвращением сообщил, что ему, слава Богу, налево. А мне, стало быть, прямо.

Прохладный громадный вестибюль. Всюду на стенах стрелочки для таких, как я, тупых абитуриенток. Даже в буфет и в туалет стрелочки.

В комнатке, где расположилась приёмная комиссия, знакомлюсь с Ленкой из Ульяновска. Она тоже поступает на журналистику. Вот уж кому бросился бы поднести чемодан не только тот парень – все мужчины-пешеходы на улочке. Ослепительная Снегурочка, чью белизну не в силах растопить солнце!

Ленка-Снегурочка тут же снисходительно берёт надо мной шефство, и я, как телок, счастливо и влюблённо ей подчиняюсь.

– Возьмём частника, – командует Ленка. Притормаживает первая же машина. Захоти Ленка – она мановением пальчика остановила бы все мчащиеся легковые авто и весь вместе взятый городской трамвайно-троллейбусный парк. Да только пожелай – парализовала бы движение всей улицы, всего города и Земного Шара!

Итак, мы загружаемся в «москвич» к совершенно незнакомому дядьке, в совершенно незнакомом городе. На заметочку, именно в те годы и по близости от тех мест начал шуровать и входить во вкус Чикатило.

Правда, он в основном промышлял по электричкам. Но хватало других маньяков, о которых государство благоразумно помалкивало. К чему возбуждать панические настроения и отвлекать советских граждан и гражданок от строительства светлого будущего?

Кроме того, мы молоды, мы веселы, мы беспечны – и такие же молодые игривые ангелы держат над нами зонтик от жизненных невзгод. Поэтому дядька нас не завёз в лес, не изнасиловал, не прикончил с особой жестокостью, не расчленил… А благополучно доставил в конечную точку назначения: общежитие № 4.

И содрал с носа по 3 рубля. «Это ещё по-божески», – важно и авторитетно сказала Ленка. Я не знаю цену деньгам и верю ей. На трамвае мы добрались бы за 4 копейки.

В комнате нас четыре девочки. И только одну сопровождала мама. Они вошли, мама строго огляделась.

– Так, – сказала она, мгновенно вычислив самую восторженную и простую. – Ты, пожалуйста, освободи Фирочке койку у окна, – и она уже деловито вынимала мои вещи из тумбочки и переносила на кровать у двери и раковины. – Фирочка близорукая, ей нужен свет. И, пожалуйста, подними из вестибюля Фирочкин чемодан – она слабенькая, ей нельзя поднимать тяжести.

Если бы моя мама знала, что за всё время подготовительных курсов я даже не открою учебника… Она бы отказалась от плохой идеи послать меня в университет за месяц до экзамена.

Деревенская девчонка впервые в большом городе! Мы катались в трамваях и троллейбусах, шатались по городу, по музеям и магазинам, крутились до одури на каруселях в парке.

Я сразу купила себе дешёвое медное колечко с большой зелёной стекляшкой и важно носила пальцы веером, чтобы всем было видно. Я пребывала в уверенности, что все принимают камень за изумруд, а меня – за великосветскую барышню.

Я впервые ела политые клубничным сиропом твёрдые шарики мороженого из ледяной жестяной креманки. Блинные, пельменные, баня с автоматами, с апельсиновой газировкой… Ночная болтовня до утра. Какие экзамены!

И – первый в моей жизни комплимент! Заглянувший по ошибке в нашу комнату старшекурсник:

– Ух ты, вот это глазки! Девушка, вашей маме зять не нужен?

Тогда только начала входить в обиход эта пошлейшая фраза. Старшекурсник был поддатый, бухнулся на мою койку и сообщнически подмигнул:

– А абитуриенточки очень милы! Похожи на свежепросолённый огурчик: пахнут, знаете ли, парником…

– Да, да, но содержит уже немножко соли и укропа, – я нетерпеливо сбросила бесцеремонную руку с плеча. – Только Чехов имел в виду другое.