— моя любимая актриса, исполнительница главной роли в этом сериале — Анджела Лэнсбери! На ней были лайковые коричневые перчатки, коричневое пальто, маленький беретик. Она раздавала автографы.

За неимением ничего другого я достал свою рекламную открытку и протянул ей. Она жала всем руки, пожала и мне. Мой директор Р. сказал ей по-английски обо мне, что я — «рашен стар», мы случайно шли мимо…

— Ах, так вы не были на спектакле? — спросила она.

— К сожалению, нет.

— А это что? — кивнула она на открытку.

— Это — моя открытка, я раздаю их публике.

— Я на этом расписываться не буду, это ваше… У вас моей нет?

— Нет.

— Ну видите, как жаль, вы остались без автографа, — сказала она и улыбнулась.

Я поцеловал ей руку и уже хотел отойти, и тут она говорит:

— Стоп-стоп. «Рашен стар», а почему вы мне не предлагаете свой автограф? Я тоже хочу!

Я расписался, и она на память забрала мою открытку. Так я остался без автографа Анджелы Лэнсбери, но зато у нее есть мой! Это безумно приятно.

* * *

Я уже рассказывал, как НЕ познакомился с актрисой Татьяной Васильевой, когда наши дети учились в одной школе. Встретиться с Татьяной Григорьевной нам довелось позже, когда меня пригласили сняться в картине «Одинокий ангел», где она играла одну из главных ролей.

Одесса, первый съемочный день, у меня ноги трясутся. Снимаем первую сцену, где мы с ней вдвоем ищем главную героиню, стучимся в дверь, в окна дома… у меня весь текст вылетел напрочь из головы. Со мной рядом такая звезда… И тут Татьяна говорит:

— Стоп. А что, Песков в первый раз снимается?

Режиссер отвечает:

— Да…

— Понятно. Сейчас научим. Дайте нам полчаса.

Мы пошли в гримваген, нам налили борща в одноразовые тарелки. Татьяна легла на диван, я сел рядом на полу у ее ног, и так, под борщ, она научила меня быть в кадре. С тех пор все стало получаться как-то легко.

Сегодня для меня огромное счастье дружить с этой актрисой. Мы ходим, ходим друг к другу на спектакли, с удовольствием общаемся, дарим друг другу подарки.

* * *

В фильме Андрея Кончаловского «Глянец» есть сцена: светская тусовка, где я сыграл самого себя. Задача была вроде бы простая — подойти к Андрею и поговорить с ним. Но когда на тебя направлены камеры и у тебя берет интервью сам Кончаловский, ты забываешь, что ты Песков, приходится играть! У нас все получилось с первого дубля!

Мне очень приятно было работать в картине Аллы Суриковой «Любовь и Сакс». Эпизод, в котором я занят, был небольшой, но значимый для картины. Мы снимали его два дня, причем я тогда лежал в больнице, но работа есть работа. Врачи кое-как меня отпускали, и я, с температурой 38, приезжал и работал. За меня все очень переживали, Алла Ильинична посылала кого-то в аптеку за лекарствами, всегда была очень внимательна ко мне. Мы играли вместе с Всеволодом Шиловским, я постоянно допрашивал его:

— Ну как? Что не так? Подскажите, вы же профессор…

Он отвечал:

— Песков, иди отсюда, ты все умеешь.

Вместе со мной играл и Игорь Гаспарян, а сегодня мы работаем вместе на сцене, в пьесе «Пух и перья»…

* * *

Мир кинематографа меня очень тянет, и я считаю, что моя главная роль в кино еще не сыграна. Так что рассмотрю любые предложения!

Он называл меня, как мой отец, — Санька (Иосиф Кобзон)

С Иосифом Давыдовичем Кобзоном меня познакомил все тот же Борис Брунов.

Когда я уже ушел на вольные хлеба из Театра эстрады, Брунов пригласил меня участвовать в сборном концерте в ДК Чкалова. После моего выступления он, в свойственной ему манере, буквально взял меня за шкирку и куда-то потащил:

— Пошли, тебя надо устроить в Москонцерт, трудовую там положить, все такое…

Ну надо так надо. Я уже привык, что если Брунов что-то задумал, то лучше не задавать лишних вопросов. Заходим в гримерку, там все было очень маленькое, в этом ДК. И вдруг вижу — прямо передо мной сидит Кобзон!

Я, как в тумане, слышу только, что говорят вроде про меня:

— Вот мальчик, хороший.

— Да? Чего делает?

— Пародии делает. Тебя скоро сделает.

(Тут я внутренне похолодел.)

— Что нужно?

— Пойдем сходим в Москонцерт, определим его.

— Когда?

— Ну хочешь завтра.

— Во сколько?

— В 11.

Москонцерт находится возле театра «Ромэн». 11 утра. Я прибегаю, подъезжают Брунов и Кобзон. Нас встречают, естественно — при их появлении все вскакивают… и я между ними, под ногами кручусь. Ну меня представляют директору Москонцерта, вот, мол, талантливый мальчик…

— А я его знаю, в новогодней программе видел. Ну чего, надо брать.

Разговор был долгий. Я слушал-слушал… Очнулся на фразе:

— Где ваши документы?

И тут я делаю совершенно необъяснимую с логической да и с этической точки зрения вещь. Поворачиваю голову сначала на одного, потом на другого и говорю:

— Борис Сергеевич, Иосиф Давыдович, а мне оно надо?

Они на меня смотрят, как на больного. Ну только представьте Кобзон и Брунов специально приехали, чтобы устроить меня в Москонцерт, а я отказался!

Немая сцена. Они молча встали, извинились перед директором за беспокойство. И вышли.

А на следующий день вышел приказ о расформировании Москонцерта. Такое не придумаешь нарочно. Какое-то шестое чувство мне подсказало, что не надо этого делать, несмотря на то, что я рисковал навлечь на себя гнев Кобзона и Брунова! Но я поступил так, как велело мне сердце, и оно меня не подвело.

Я окончательно стал самостоятельным. Я вообще всю жизнь один. Надо мной практически никогда не было никакого начальства. Я сам создавал театр, балетную труппу, оплачивал труд артистов. Я создал свой мир. Моя трудовая книжка лежит официально в театре Александра Пескова.

* * *

С того недоразумения с Москонцертом Кобзон и его жена Нелечка вошли в мою жизнь. Он очень нежно ко мне относился, всегда обнимал и целовал при встрече. Не без гордости могу сказать, что такое он позволял далеко не со всеми. Но со мной всегда.

Мы с Кобзоном довольно часто выступали вместе на одной сцене в сборных концертах, он приглашал меня на мероприятия — в Кремлевский Дворец съездов, «Россию», Колонный зал Дома союзов, на стадионы, в выездные программы с участием многих известных артистов.

Однажды мы прилетели в Нагорный Карабах — нас пригласили на грандиозный концерт в честь Дня независимости. Мы летели военными вертолетами. Когда приземлились, выяснилось, что Кобзона нет. Мы ничего понять не можем. Спрашиваем