только большую самостоятельность, но и сохраняла элементы преемственности в подходах к определению политического статуса земель Северного Кавказа. Так, в русле политики Г.А. Потемкина по созданию постоянной дипломатической конференции, включавшей в свой состав до 49 послов и депутатов от горских народов, действовал и Павел I, который вопреки приписываемому ему слепому антагонизму в отношении политического наследия Екатерины II, предпринимал попытки по практическому воплощению идеи устойчивой «федерации» кавказских владельцев и союзов сельских обществ под эгидой России [2]. В духе преемственности подобного курса действовали российские власти и в правление Александра I, пытавшиеся инициировать 26 декабря 1802 г. в Георгиевске подписание договора, согласно которому кавказские владельцы и горские общества обязались сохранять приверженности России. На международной арене, Россия, при всей заманчивости и реалистичности французских прожектов, последовательно отклоняла провокационные предложения первого консула Французской республики Наполеона Бонапарта о возможности установления франко-русского господства на Юге Европы без учета интересов Порты (вплоть до отторжения ее территорий) и реанимации геополитических планов Екатерины II, в том числе относительно свободы торговли в Черноморско-Средиземноморском регионе [4]. Однако этим планам не суждено было сбыться.

При активном участии Франции, считавшей Россию своей основной соперницей в Европе, Порта была вовлечена в очередное противостояние с Российской империей, которое вылилось в абсолютно ненужную для Стамбула, но крайне необходимую для Парижа, османо-российскую войну 1806–1812 гг. Причем сразу после ее начала Порта оказалась заложницей французской дипломатии, которая по условиям Тильзитского договора «благосклонно» предоставила России право завоевать Бессарабию у своего же «союзника»[5]. В свою очередь Россия, опасаясь возрождения французской политики в духе «восточного барьера» (с опорой на Швецию, Польшу и Турцию), сделала все от нее зависящее, в том числе и на Западном Кавказе, чтобы «барьер» не превратился в антироссийский «плацдарм».

С началом войны Северо-Восточное Причерноморье вновь становится ареной ожесточенного экономического, политического и военного противоборства двух империй. Еще до начала боевых действий и вплоть до их прекращения в 1812 году, турецкий паша в Анапе постоянно рассылал к горцам мулл и судей (кадиев), рассчитывая с их помощью упрочить свое влияние в Черкесии. С этой же целью, другой османский чиновник по имени Сеид-Эфенди развернул активную проосманскую деятельность в Закубанье, всячески поднимая черкесов на борьбу с Россией. К моменту завершения войны и подписания Бухарестского мирного договора, Турция потерпела сокрушительные поражения на всех театрах военных действий, включая Западный Кавказ, что не способствовало упрочению позиций Порты в этом регионе. По условиям Бухарестского мира Османская империя уступала России земли на Пруте и в Закавказье, однако на Северо-Западе Кавказа, ей возвращались все утраченные в ходе войны территории, включая Анапу и Суджук-Кале [6]. Правда фактически в ряде областей левобережной Кубани османы так и не восстановили свой суверенитет, а российские войска в 1820 г., в целях предотвращения разбоев и горских набегов, заняли Кара-Кубань [7].

После войны 1806–1812 гг., османская администрация более основательно приступила к налаживанию прочных связей с адыгской знатью, видя в горских владельцах своих потенциальных союзников, способных привести к повиновению низы черкесских племен. В упрочении военного и политического присутствия Порты на Западном Кавказе была заинтересована и черкесская знать, рассчитывавшая с помощью Порты закрепить свои феодальные права на владение горскими общинами. Так, в 1817 году анапский паша попытался принудить натухайских крестьян присягнуть узденям [9], а князь П. Аходягоко, посетивший Стамбул накануне османо-российской войны 1828–1829 гг., просил султана о присылки дополнительных войск на Северо-Западный Кавказ [10]. Столь пристальное внимание Порты к горцам, особенно к натухайцам, было обусловлено двумя основными причинами. Во-первых, натухайцы в начале XIX в. являлись наиболее сильной и многочисленной адыгской субэтнической группой, в состав которой влились жанеевцы, а после 1812 года и шегаки, жившие у Анапы. Во-вторых, сама Анапа, располагалась на территории окруженной натухайскими селениями, жители которых, в ходе предыдущей воины с Россией активно поддерживали османский гарнизон крепости, что дало повод Порте рассматривать натухайцев в качестве своих основных союзников. Трудно не согласиться и с мнением А. X. Бижева, считавшего, что: «В преддверии войны 1828–1829 гг. Турция намеревалась отстаивать свой форпост — Анапу, названную султаном «ключем азиатских берегов Черного моря», и для османских властей было очевидно, что в будущей войне русские прежде всего атакуют именно Анапу. Это лишило бы Турцию не только базы на Черноморском побережье, но и возможности противодействовать России «чужими руками» черкесов» [11]. С 1821 по 1826 гг. наместником в Анапе был Гасан-паша, известный своими антироссийскими настроениями, основные усилия которого направлялись на возбуждение враждебного отношения горцев к России [12]. В 1825 году депутация черкесов во главе с Бесльний Абатом, посетила Порту, в столице которой, закубанские старшины пытались выяснить степень и перспективы участия Стамбула в делах Прикубанья и Черкесии. С назначением в Анапу в 1826 году нового паши, которым стал Хаджи-Оглы, Турция добилась значительных подвижек в своей политике на Западном Кавказе. Новый анапский наместник активно приступил к сбору налогов, привел к присяге на верность султану некоторых адыгских феодалов, а также отправил в горы 24 эфенди, с целью проведения ряда мероприятий военно-пропагандистского характера [8]. В том же году Анапа стала местом пребывания чеченца Бсйбулата Таймиева, ранее возглавлявшего антироссийское восстание в Чечне, а весной стало известно, что среди непокорных чеченцев скрывается османский эмиссар из Анапы, который весьма усердно распространял слухи о скором прибытии на Кавказ турецких войск [14], что можно рассматривать как попытку Порты сделать Северо-Западное побережье Кавказа своеобразным координирующим центром всех враждебных России сил кавказского региона. В 1827 году один из османских чиновников высадился в Джубге, после чего обратился к горцам с призывом поддержать Порту в случае начала войны с русскими [15]. Подобные обращения находили поддержку лишь у части адыгской знати, в то время как основная масса горского населения не проявила должного интереса к планам Порты [16].

Усилия османской дипломатии, нередко вызывали негодование у самих горцев, что приводило к частым конфликтам с турецкой администрацией Анапы. Так, в 1827 году шапсуги блокировали Анапу, заявив османскому наместнику Гасан-паше, что они выходят из повиновения Порты. Более того, когда в 1828 году турецкие власти и некоторые горские владельцы попытались переселить адыгов от Кубани к предгорьям, стремясь таким образом оградить их от русского влияния, эти действия натолкнулись на активное сопротивление со стороны населения правобережной Кубани, продемонстрировав наличие серьезных проблем в политике Османской империи на Западном Кавказе [17].

К концу 20-х годов XIX века Османская империя переживала острейший политический и хозяйственно-экономический кризис. С 1824 по 1826 гг. империю потрясли восстания в Греции и Сербии, а вспыхнувший в Стамбуле мятеж янычар, чуть было не стоил жизни султану Махмуду II [18].