Сорокапятилетняя Викки овдовела пятью годами раньше. Своих детей у нее не было, и, живя в доме Карсон, она чувствовала себя членом семьи. Во всяком случае, Арни был ей как сын.

Мальчик-аутист редко доставлял ей какие-то хлопоты. Погруженный в себя, он жил в своем внутреннем мире. Викки готовила ему еду, а в остальном он обслуживал себя сам.

Редко покидал свою комнату, а из дома выходил, лишь когда Карсон хотела взять его с собой. И даже тогда шел с явной неохотой.

Так что Викки могла не волноваться, что он уйдет из дома и заблудится. Реальный мир его не интересовал. Арни вполне хватало внутреннего.

Тем не менее гнетущая тишина начала действовать Викки на нервы, невесть откуда появилась тревога, усиливающаяся в паузах между печатанием.

Наконец она встала из-за стола и пошла проведать Арни.

Комната Викки на втором этаже была достаточно просторной, но апартаменты Арни, по другую сторону коридора, по площади превосходили ее как минимум в два раза. Между двумя спальнями убрали перегородку, чтобы обеспечить требуемые ему размеры помещения, к которому примыкала отдельная маленькая ванная.

Кровать и тумбочку сдвинули в угол. В изножье, на тумбе с колесиками, стояли телевизор и DVD-плеер.

Большую же часть комнаты занимал замок. Четыре низких столика образовали платформу восемь на двенадцать футов, на которой Арни и возвел чудо-замок из конструктора «Лего».

Редко кто из двенадцатилетних мальчиков мог построить модель замка без конкретного плана, но Арни сотворил шедевр: стены и равелины, валы и парапеты, башни, казармы, часовня, оружейные склады, даже кузница, другие затейливые здания внутри крепостных стен. Замок этот, раскинувшийся на площади в девяносто шесть квадратных футов, казался Арни защитой от пугающего мира.

Мальчик сидел на офисном стуле на колесиках, как бывало, когда он достраивал замок или просто мечтательно смотрел на него. Любому, кроме Арни, могло показаться, что строительство закончено, но Арни придерживался иного мнения: работал над замком каждый день, что-то добавлял, что-то улучшал.

В свои двенадцать лет Арни выглядел моложе. Он был хрупким и бледным, как скандинавский ребенок в конце длинной, темной зимы.

Он не смотрел на Викки. Прямой визуальный контакт пугал его, и он не любил, когда к нему прикасались.

Однако была в нем какая-то мягкость, какая-то застенчивость, которые трогали ее душу. Опять же, Арни знал о мире и людях гораздо больше, чем она могла подумать, когда впервые его увидела.

В один из плохих для нее дней, когда Викки особенно остро недоставало Артура, ее умершего мужа, пусть она открыто и не выдавала своего горя, Арни почувствовал, что с ней происходит, и проговорил, не глядя на нее: «Ты одинока в той степени, насколько тебе этого хочется, и он бы не хотел, чтобы ты чувствовала себя одинокой».

И хотя она попыталась втянуть Арни в разговор, больше он тогда ничего не сказал.

В тот день она впервые столкнулась с этим загадочным аспектом аутизма, свойственным не только Арни. Она не могла пробиться сквозь стену, которой он отгородился от окружающего мира, а вот он мог высунуться из-за этой стены и утешить ее.

До того момента она просто хорошо относилась к мальчику. После него — полюбила.

И теперь, наблюдая, как он строит замок, Викки сказала:

— Мне кажется, он идеальный… и тем не менее ты находишь возможность улучшить его.

Мальчик ничем не показал, что знает о ее присутствии, однако она не сомневалась, что он ее услышал.

Арни она нашла там, где и ожидала найти, и в полной безопасности. Однако тишина, царящая в доме, не была мирной. Наоборот, казалась затишьем перед бурей. Словно над ними нависла беда.

Карсон сказала, что они с Майклом расследуют дело, которое могло аукнуться дома, и предупредила Викки быть начеку. Поэтому она заперла двери, парадную и черного хода, и закрыла все окна первого этажа.

И хотя она знала, что не пропустила ни один шпингалет или задвижку, тишина, царившая внизу, звала ее, требовала все перепроверить.

Викки спустилась по лестнице, заглянула в гостиную, спальню Карсон, ванную, кухню, проверила все двери и окна. Нашла, что все надежно заперто.

Из-за штор и жалюзи в комнатах первого этажа царил сумрак. Входя в каждую комнату, Викки зажигала свет, уходя — гасила.

На первом этаже кондиционер был только в спальне Карсон. Закрепленный болтами, встроенный в окно. Вытащить его, чтобы влезть в образовавшуюся брешь, не подняв шума, не представлялось возможным. В этот момент кондиционер был выключен, как и точно такие же в комнатах Арни и Викки. Включали их только ночью.

С закрытыми окнами в комнатах нижнего этажа было жарко. На кухне она открыла дверцу верхней морозильной камеры холодильника. Не потому, что хотела что-то взять: чтобы обдать лицо холодным воздухом.

Вернувшись в свою комнату на втором этаже, она поняла, что тишина в доме по-прежнему не дает ей покоя. Викки она напоминала занесенный топор, который в любой момент может опуститься ей на шею.

Нелепо. Она накручивает себя. Ясным днем воображает какие-то кошмары.

Викки включила CD-плеер и, поскольку Карсон не было дома, прибавила громкости.

На диске были песни разных исполнителей: Билли Джоэля, Рода Стюарта, «Нэк», «Супертрамп», Глории Гейнор, «Чип Трик».

Музыка ее молодости. Артур сделал ей предложение. Они были так счастливы. Время не имело значения. Им казалось, что они будут жить вечно.

Вернувшись к прерванной работе, она подпевала исполнителям, настроение улучшилось. Благодаря и музыке, и воспоминаниям о счастливых днях тревожная тишина исчезла.

* * *

С полом дома над головой, окруженный запахом сырой земли и плесени, окутанный сумраком, Рэндол Шестой, дитя «Рук милосердия», чувствует себя защищенным, ему хорошо и уютно, тогда как нормальный человек в таких условиях мог бы испытать приступ клаустрофобии, решить, что его похоронили заживо.

Он слушает, как женщина спускается вниз и ходит по комнатам, будто что-то ищет. Потом она возвращается на второй этаж.

Когда до него доносится музыка, он понимает, это его шанс. Под прикрытием рок-н-ролла никто не услышит шума, которым будет сопровождаться его проникновение в дом О’Коннор.

Он уже изучил пространство под домом, удивленный собственной предприимчивостью. Чем дальше он уходит от «Рук милосердия», как во времени, так и в пространстве, тем меньше страдает от агорафобии, тем ощутимее нарастает его желание расширить границы возможного.

Жизнь его становится все полнокровнее.

Помимо бетонных свай, на которых стоит дом, в пространстве под ним много труб: водяных, канализационных, для электрических кабелей. Все эти трубы уходят в дом.

Даже если бы Рэндолу и удалось отсоединить какую-то из труб, отверстия в полу слишком малы, чтобы он мог протиснуться в дом.