* * *

Перед тем, как улететь соблазнять Дани, Сара получила коротенькое сообщение от Рони с описанием внешности человека, который следил за ним в Мадридском аэропорту. Описание было несколько шаржированное, но профессионально точное. Саре приходилось встречаться с одиноким волком, она знала, что он — «наш». И всё-таки надо за ним понаблюдать, береженого бог бережет. Сара уехала. Задание это посчитали легким и поручили её выполнение стажеру.

В первую же ночь Лола сказала, что если забеременеет, аборт делать не будет. Генрих осторожно взял ее голову своими огромными руками и молча долго смотрел ей в глаза. Лола не поняла и уже хотела высказать всё, что она о мужчинах думает, что ей наплевать на карьеру, что ей надоела жизнь странствующего шпиона, что ей уже за тридцать, а она еще не начала жить. Но, слава Богу, не успела. Потому что Генрих совершенно серьезно сказал: «Я тоже.» И тогда Лола засмеялась и смеялась громко и долго — пока не заплакала; от счастья. Они не говорили о работе, о том, что они — из разных команд, из разведок разных, хотя и дружественных стран; о том, что «наши» и «ваши» исчезли, смешались, породнились, потому что Дуду и две молодые помощницы Генриха подружились и всё свободное время — а другого у них сейчас и не было — проводили вместе. Лола и Генрих каждое утро собирались информировать каждый свое руководство, но потом находились более важные, просто неотложные дела, наступал вечер и всё откладывалось на завтра. Это была любовь. Не страсть, не увлечение, не просто секс — любовь. И не детская, не девушки и юноши. Любовь женщины и мужчины, много лет тосковавших по семье, детям, теплу домашнего очага, и наконец нашедших друг друга. Они не строили планы на будущее, не думали о том, где будут жить и растить детей. Они просто жили сегодняшним днем и наслаждались своим счастьем, ничего не скрывая, ни от кого не прячась и даже не замечая реакции окружающих. Зато окружающие сразу обращали внимание на эту счастливую, красивую пару двух не очень красивых людей. На каком языке они говорили? Не знаю, не обратил внимание. Да это и не важно. Они понимали, чувствовали друг друга взглядом, прикосновением руки, улыбкой, наклоном головы. Каждый хорошо знал язык другого, потому они и оказались «нашими» и «вашими». Но это было для них не главным, потому что в те самые минуты слова не нужны.

Они так и не сообщили ничего «наверх», когда пришел приказ перебраться в Мюнхен и установить пассивный контакт с Дани, который с этого момента больше Лоле не подчиняется. Посмеялись и облегченно вздохнули: Генриху тоже надо было ехать в пригород Мюнхена и продолжать выполнение задания. В нарушение всех правил, норм, традиций работы контрразведчика все пятеро поселились в небольшом особняке в получасе езды на электричке до центра города и зажили так же спокойно и открыто, как во Франции. Особняк стоял на отшибе на берегу большого озера и шпионы каждое утро после ночных радостей полчасика бегали, а потом купались голышом в прохладной чистейшей воде.

* * *

Дани и Сара прилетели через день после «наших» и «ваших». Номера их были на разных этажах, что было непременным условием Сары. Дани вздохнул, улыбнулся и кивнул головой. На него давил приказ — рекомендация жениться и он был уверен, что Сара обидится и бросит его, если узнает об этом. А Сара, которая знала, и которой неожиданно понравился «жених», не хотела всё порушить торопливостью и слишком быстрым переходом к «постельному» режиму. Обоим нужна были семья, а не секс, дети, «мирная жизнь», а не кратковременный флирт. Покончить с многолетней кочевой жизнью, освободиться от наркотической привязанности к рискованной, полной опасностями работе разведчика! А как: любовь с первого взгляда, по приказу или как закономерный итог многолетних отношений — какое это имеет значение?

Они получили несколько дней в подарок, потому что режиссер ушел на неделю в подполье отдохнуть и подумать, чему все были несказанно рады. Актеры могли отдыхать. Съемочная группа должна была подготовить натуру, техническую базу, аппаратуру и тоже хотела немножко отдохнуть. Было жарко и сухо, обоим не спалось, и когда утром в начале восьмого Дани постучал в номер Сары, долго ждать не пришлось. Пошли гулять и обоих удивило не столько столпотворение в центре города, сколько многократное преобладание туристов. Немецкий язык слышался нечасто. Зато на каждом шагу звучали английский, французский, итальянский, русский, японский и даже иврит. Жених и невеста переглянулись, увидев большую группу китайцев, рассмеялись, взялись за руки, как дети, и пошли в Новую Пинакотеку. Прекрасный, не очень большой музей, прохладно, мало народу. Через 2 часа Дани вдруг почувствовал неодолимое желание поцеловать Сару прямо в зале, около великолепного женкого портрета Климта. Сара поняла, улыбнулась, покачала головой и сказала:

— Не здесь.

Дани покраснел и сказал:

— Есть хочется. Мы ведь не завтракали. — Посмотрел на портрет, на Сару, снова на портрет. Хотел продолжить «пойдем обедать», а получилось — Ты красивая…

Теперь Сара покраснела, ей тоже захотелось, но она взяла себя в руки, села на скамью и опустила голову. Дани ждал. Через несколько минут Сара тряхнула головой и встала:

— Пойдем поедим немножко.

* * *

Вольф хорошо знал Мюнхен. Останавливался он каждый раз в другом месте, но всегда на окраине города в небольшой не престижной гостинице. Правда, номер брал побольше и получше, тут он не мог себе отказать. На этот раз он заказал самый большой номер для себя и для конспирации однокомнатный номер для Марты — все равно они будут жить вместе. Совсем рядом с гостиницей был большой парк, куда смотрели окна его номера. И английский сад близко; прекрасное место для того, чтобы вычислить хвост, если его тебе прицепили, а потом исчезнуть в непрерывном людском круговороте. Вольф ездил уже много лет с не очень большим чемоданом и одевался так, чтобы не выделяться ни в ту, ни в другую сторону. При необходимости он просто выбрасывал старые и покупал новые вещи, не глядя на цены; для этого он был достаточно богат.

Марта прилетит только завтра вечером. До того надо было «вылизать шерстку» — так он называл анализ событий последних дней. А потом подумать о будущем. Для подобных целей Вольф пользовался небольшим карманным дневником и первой попавшейся авторучкой, лишь бы писала. Сел за стол, поставил рядом стакан, бутылку минеральной воды и задумался. Он уже давно жил в ожидании и ничего не делал. Связной не появлялся, сигнал «оттуда» не приходил, всё повисло в воздухе из-за того, что краснобаи — так Вольф называл политиков — не могли друг с другом договориться. Дело само по себе с точки зрения опытного разведчика было несложное, не опасное, не слишком интересное для журналистов. Получится как запланировано — ничего не всплывет на поверхность, никто не будет в этом заинтересован. Не получится, что маловероятно, большого шума не будет, но весьма влиятельные особы в разных странах затаят злобу и попытаются… нет, не отомстить — отыграться. Большая политика, большая игра, большие деньги, громкие имена. Поэтому «наше» политическое руководство, даже имея молчаливое согласие нескольких, более чем заинтересованных стран и неофициальную помощь «ваших», колеблется, пытаясь заставить заинтересованные дружественные страны перестать играть в нейтралитет и сказать «да!» Внимательно просмотрев то, что уже давно знал: имена, связи, исполнителей, сроки и место действия, но прежде всего сравнивая плюсы и минусы (так Вольф называл выигравших и проигравших, будь то люди, страны, организации), он вдруг замер от неожиданного, током ударившего озарения: ничего не будет! Это большая игра, которая кончится предумышленной утечкой информации и «последним предупреждением» — «А то хуже будет»!