В душе его все оборвалось, когда обе женщины посмотрели на него с надеждой. Не было никакой надежды! Не было ни единой чертовой вещи, которую можно было бы сделать для этих людей! Он взял ребенка из рук матери, осмотрел его тщедушное, извивающееся тельце, ощущая, как буйствует лихорадка, заглянул под веки и покачал головой. Передав ребенка в руки Саманты, Слоан указал скованной ужасом женщине на тюфяк. Возможно, мать еще удастся спасти.

Прижав малыша к груди, Саманта наблюдала, как Слоан Толботт, переступая через спящих, щупал влажные лбы и приподнимал слабых, чтобы дать им напиться. Ребенок в ее руках не шевелился, но она тем не менее ободрила беспокойную мать. Женщина вскоре затихла и забылась тяжелым сном. Саманта теснее прижала маленького. Дыхание его было частым, пеленки сухими. Плохой признак.

Саманта вряд ли годилась для работы сестрой милосердия и потому решила остаться за пределами импровизированного лазарета. Мать с двойняшками вполне могли справиться и без нее. Но уйти сейчас она не могла.

Вернулся Слоан и показал ей, как напоить ребенка, который уже не мог глотать. Она обтерла его влажным полотенцем; пустулы на нежной коже легко вскрывались. Сердце кровью обливалось, когда маленькое тельце корчилось от боли, которую она причиняла. Холодная вода успокоила его, но Саманте казалось, что он не спит.

Слоан велел установить в салуне карантинный режим, разрешив входить внутрь только тем, кто вакцинирован. Очень немногие из вновь прибывших получили это право. Они носили в ведрах горячую овсянку и подносы с галетами для здоровых, охлажденное картофельное пюре – для больных. Саманта откусывала галеты и пробовала кормить ребенка пюре. Слоан же просто – в который уже раз! – осматривал инфицированных одного за другим.

Саманта решила, что эпидемическая вспышка достигла своего пика после полудня, когда большая часть переселенцев заполнила салун и стала размещаться в холле и ниже. Она молилась, чтобы местные жители оказались вакцинированными – или не входили в контакт с больными, поскольку у нее не хватит сил пройти все это снова, если инфекция через несколько дней распространится по поселку.

Слоан ушел разыскивать Рэмси и под дулом пистолета привел его обратно заниматься больными. Саманта устало качала головой, в смущении наблюдая за работой ее неизменного и грозного соперника, который передвигался от пациента к пациенту. С двухдневной щетиной он выглядел дьявольски утомленным. От него пахло виски не меньше, чем от Рэмси, но он не был пьян. Он мыл руки после каждого больного, подбадривал всех без исключения, доверительно обращался к любому – будь то мужчина, женщина или ребенок. Он был загадкой, олицетворенным противоречием, проблемой, требующей разрешения. Качая ребенка, она не отрывала от него взгляда.

Ребенок в тот же вечер умер, но у его матери уже началась лихорадка, и она не заметила этого. Горькие слезы горя потекли по щекам Саманты, когда малыш у нее на руках поперхнулся и перестал дышать. А она все качала и качала его, не зная, что делать дальше, неспособная осознать свое бессилие перед этой смертью.

Как-то, должно быть, она переменилась, поскольку Слоан возник рядом еще до того, как она сумела осознать это. Толботт наклонился и взял безжизненную ручку. Пульса не было. Он зло выругался и пошел прочь. Саманта в изумлении смотрела, как он, не останавливаясь, вышел, двинулся вниз, в холл, затем вверх по лестнице. Где-то наверху хлопнула дверь. Наверное, он ушел к себе.

Старшая Нили тотчас поспешила к дочери, чтобы посопереживать с ней. Одна из более-менее здоровых переселенок присоединилась к матери. Ситуация все-таки оставалась под контролем. Саманта бессмысленно смотрела в потолок, откуда вдруг раздался взрыв проклятий и звон разбиваемой посуды. Потом хрустнуло еще что-то. Наверняка ничего стеклянного в отеле уже не осталось.

Впрочем, подняться к нему девушка не могла. Оказывается, под оболочкой свирепой жестокости этого непостижимого Слоана Толботта таилась глубокая душевная рана! В конце-то концов это не ее дело.

И все же он находился там, где быть не должен, и оказал неоценимую помощь, вероятно, сам того не желая. Посему он заслуживал хотя бы сочувствия. Саманта отправилась на поиски Краснокожего Джо.

Разбойник совсем опух от выпивки, но немедленно поднялся и заковылял в отель, когда Саманта объяснила ему, что произошло. Направляясь через площадь домой, она оглянулась, чтобы убедиться, что он не сбился с пути. А ей требовался отдых.

На ступеньках их портика, скрестив ноги и посасывая длинную трубку, сидел Вождь Койот. Не доходя до него, Саманта остановилась и помахала рукой.

– С дороги, Вождь! – крикнула она. – Я, возможно, заразная.

Он взглянул на нее своими темными глазами, глубоко утонувшими в сетке морщин.

– Я не умираю, когда умирают другие, – сообщил он ей спокойно. – Я просто наблюдаю, умирают ли белые люди так же, как люди моего народа.

Нет, она бы так не смогла. Не хотелось бы ей, сидя здесь день за днем, наблюдать, как умирают один за другим люди племени, пока не исчезнет все племя, как могли исчезнуть эти переселенцы. Смерть для нее всегда оставалась чем-то таким, что принималось ею безоговорочно, но она бы никогда не стала смотреть, как умирает ребенок, у которого был хотя бы малейший шанс выжить.

К горлу подступили слезы, и Саманта, обойдя старого индейца, оставила его наедине с его мыслями. Может, он не зря надеется, что все они умрут. Возможно, именно белые принесли с собой болезни, от которых погибли все его друзья и семья. Саманта была не в силах спорить. Ей хотелось только плакать и спать.

Койот лишь покачал головой, когда за его спиной послышались еле сдерживаемые рыдания, приглушенные тонкими дверными стеклами. Он без всякого интереса смотрел, как из отеля кто-то вынес маленькое, обернутое полотном тело и один из мужчин, разбивших лагерь на площади, закричал от горя.

Белые дети умирали точно так же, как краснокожие. И самые сильные средства Толботта не могли остановить смерть.

– Вон отсюда, Рэмси!

Крик, раздавшийся из окна отеля, разнесся по всей улице.

Держа в руках стопку чистых одеял, Саманта обернулась к жилистому человеку, который прислонился к столбу портика.

– Когда-нибудь я, наверное, пойму, почему хозяин отеля впадает в такую ярость, когда видит доктора за бутылкой виски. Мужчины, конечно, странные создания, но это переходит всякие границы.

Краснокожий Джо мельком взглянул на Рэмси, который вперед головой летел из отеля, все еще сжимая в руках бутылку.

– Думаю, женщина в брюках – это тоже странно, – буркнул Джо в ответ.

Недовольно покосившись на него, Саманта переступила через Рэмси и вошла в отель. Она уже начала привыкать к таким явлениям, как тела, валяющиеся на улицах, или индейцы, сидящие на пороге. Она лишь спрашивала себя, понимал ли отец, который так или иначе привел их сюда, на какую жизнь он обрек своих хрупких женщин. Там, в Теннесси, у них был комфортабельный сельский дом, вполне цивильный поселок и соседи, на которых можно было положиться. Женщины вели себя как леди, мужчины – как джентльмены, и если чье-то поведение выходило за рамки приличий или закона, то поднималась вся община. В этой же Богом забытой дыре – сотни различных правил и обстоятельств и ничего постоянного, и уж определенно – никаких джентльменов.