и нежность, которую не отнять. Они поочередно поцеловали его, укрыли и чуть было не принялись рассказывать сказку перед сном — такими преисполненными чувств они были этим вечером, — но Никита вовремя их остановил. Дети в его возрасте уже не любят материнских лобзаний, особенно привселюдных.

Выйдя из его комнаты, они и сами стали собираться укладываться спать. Артем практически сразу забрался в постель, а Юля пошла в ванную комнату, приняла душ, почистила зубы. Закончив процедуры, она остановилась у зеркала, рассматривая себя, как ее кожа почти полностью вернула прежний лоск и упругость, вернула внешний вид скул, волосы вновь переливались на свету. Ей нравилось видеть себя такой и очень не хотелось допускать даже мысли о том, что подобное состояние, пришедшее к ней под властью монстра, может вернуться. Кроме видений и головных болей, которые вполне могли быть, как думала она, обычным посттравматическим синдромом, а не реальной зависимостью, ничего не было. Но уверенности в этом с каждым днем становилось почему-то все меньше.

Когда она вернулась в комнату, Артем уже крепко спал на боку, сжимая в руке уголок одеяла и тихо посапывая. Она легла на край кровати настолько бесшумно, насколько могла, чтобы вдруг не разбудить мужа, и долго смотрела в черноту полотка, по которому лишь изредка пробегали неровные тени, отбрасываемые светом фар проезжающих мимо машин. Яркие лучи резались о верхушки деревьев, свисающие плафоны фонарей у дороги и линию электропередачи, создавая на потолке интересные силуэты, похожие на мелких животных, быстро бегущих куда-то в угол комнаты, или сложенные в определенную форму руки человека, как делали некоторые мастера шоу такого рода. Но иногда по потолку проносились и настолько пугающие очертания, от которых ей хотелось сильно зажмуриться и поскорее спрятаться под одеялом, хотя она и понимала, что это всего лишь безобидная игра света.

Этой ночью она долго не могла уснуть. Сперва и не пыталась, но, когда глаза устали и сами стали закрываться, в голову начали приходить мысли настолько ужасные, что им место никак не в человеческом разуме, если только этот человек не какой-нибудь писатель-мистик.

Но она все же уснула, сама того не заметив.

Ночью ей снилось, как она говорит с Высоковым. Точнее он с ней говорит, а у нее не было возможности что-либо сказать, будто бы ее губы были намертво склеены. Она пыталась возразить, сказать, что совсем ни при чем, что ее не касаются проблемы этого места, этой лечебницы и всех, кто в ней находится, кроме ее отца. Но не могла. Вместо слов от нее исходили только непонятные мычания. А он все говорил и говорил. Мягко, но уверенно. Говорил, что она должна выполнить то, для чего находится здесь, что иного выхода нет. Что все зависит от нее и от ее выбора, который должен быть только таковым. Сама ситуация выглядела не настолько пугающей, насколько ощущение безысходности и отсутствия возможности решать самостоятельно. Ей оставалось лишь принять свой рок, пусть и со слезами, которые мешали дышать. Она начала задыхаться. Понимая, что воздуха больше нет, стала извиваться в попытках высвободиться, но заметила, что также связана по рукам и ногам. Абсолютно бессильна и находится в безраздельной власти ужасного человека. Или он не человек вовсе?

Кошмарный сон длился бесконечно долго. В его следующем акте лицо доктора Высокова внезапно стало приобретать совсем иные очертания и вид. Его глазницы стали пустыми, а широко открытый рот, вместе с гулкими, утопающими в бесконечном эхо словами, стал изрыгать чернь и пустоту, заполняющую все помещение, плотно ложащуюся на ее оголенные ноги и подбирающуюся все ближе и ближе к ее лицу, карабкаясь словно змея по гладкой коже жертвы. Эта дыра демонстрировала всю глубину бездны, словно самого жуткого и глубокого озера в темной ночи. Доктор, или то, во что он превратился, подходил все ближе и утробно говорил на другом языке, умоляя выполнить порученное ей задание. Звук его голоса проникал в ее сознание с болью, разлетаясь по венам раскаленным ядом, заставляя мучиться в невыносимой агонии без единого шанса все это остановить. Голос, буквы, слова… В какой-то момент Юля поняла, что слышит суть каждого слова, хотя до этого ей казалось, что ничего из услышанного ею не имеет никакого смысла, кроме причинения боли. Но она понимала настолько четко, будто бы тьма впиталась в ее тело и она стала единым целым с говорившим, с этим звуком, с самим доктором. Когда тьма слилась с ней полностью, все звуки стали вырываться будто бы не из пасти, некогда принадлежащей доктору, а откуда-то из глубин. Из нее самой.

На пике этого сна, когда за окном едва занялась заря, она проснулась. Резко поднявшись с постели, она чувствовала струйки холодного пота, стекавшие по ее лицу и груди. Ее дыхание было частым и прерывистым. В комнате уже было достаточно светло и все тени рассеялись. Вместе за ними уходили и фрагменты первой части сна, увиденного ею впервые с того дня, когда она в последний раз спала в палате лечебницы. Все ощущения второй, более жуткой части сна, обволакивали ее даже в состоянии бодрствования. Это чувство безысходности и невыносимого душевного страдания осталось неизменным, лишь покрылось тонкой пленкой реальности начала нового дня.

Глава 9. Жуткая правда

Спала Юля, по всей видимости, не крепко, иначе вряд ли проснулась бы в такую рань даже несмотря на страшный сон. Она поднялась с постели так же тихо, как и ложилась вчера. Убедившись, что не разбудила мужа, тихонько пошла в ванную комнату, сняла взмокшую от пота ночную рубашку, сразу бросив ее в корзину, и приняла холодный душ. Под освежающими струями воды она то и дело вздрагивала, но едва ли от холода; он заботил ее гораздо меньше, чем фрагменты сна, застывшие в памяти и ударявшие в сознание всякий раз, когда приходилось зажмуриваться, пряча глаза от холодных потоков из распылителя на стене. Но кошмар постепенно рассеялся. К ней вернулась бодрость и свежие мысли, пускай и во вчерашнем обличии.

К счастью, кофемашина, по стандарту будничных дней и предварительно заданным параметрам автоматизации, приготовила свежую порцию кофе к шести утра и ласково запищала, когда девушка проходила через кухню в спальню. Любимый горячий напиток после холодного бодрящего душа — самое то для старта в ежедневной гонке на выживание, в которой хочется если не выиграть, то хотя бы не свихнуться по пути.

Сделав несколько достаточно жадных, обжигающих язык глотков кофе, Юля, стараясь не разбудить Артема, пробралась в