уезжала – иногда до какой-нибудь закусочной, где часами сидела в автомобиле на парковке и отчаянно старалась не заливать слезами купленный тако.

Обычно мне не хочется никого видеть в такие дни, потому что вымучивать из себя улыбку – все равно что пытаться превратить бетон в золото. К сожалению, именно сегодня такое состояние совпало с сообщением от Гаррисона: через два дня после Рождества (которое я провела в китайском ресторане с семьей брата) мой бывший просит зайти за вещами. Соблазнительно ответить гифкой с Торренс «может, чуть попозже», однако вместо этого я еду к Гаррисону с твердым намерением взять вещи и тут же уйти.

Пытаясь найти парковку в своем бывшем районе, я грущу о старой жизни. Иногда мы по полчаса кружили, ища, где бы припарковаться, потому что не желали платить двести долларов в месяц за парковку в гараже нашего жилого комплекса. Кто бы мог подумать, что нехватка парковочных мест может вызвать такую тоску по прошлому!

Когда Гаррисон впускает меня в квартиру, я испытываю острое желание распластаться на пушистом ковре, накрывшись плетеным ковриком и прижавшись к буфету орехового дерева (поразительно, кстати, что у кого-то в квартире помещается буфет). Как же я любила это место!.. Здесь еще полно следов моего присутствия, и я внезапно осознаю, что расставание случилось совсем недавно. На стене до сих пор висит гобелен, который я купила на блошином рынке, и гнутый медный торшер никуда не делся.

Гаррисон остался здесь, потому что он может себе позволить снимать двухкомнатную квартиру, а я нет. После свадьбы мы думали купить дом, однако расставаться с этой квартирой не хотелось. Пожалуй, сейчас я скучаю по ней больше, чем по бывшему жениху, и это хороший знак.

Гаррисон – высокий, светлокожий, с мягкими темными волосами и темными глазами – стандартная модель Привлекательного Мужчины в возрасте от двадцати пяти до тридцати четырех лет. Под левой скулой у него маленькая родинка, на подбородке – впадинка, в которую я любила тыкать пальцем, потому что его это смешило.

– Привет! – говорит он тоном значительно более дружеским, чем можно было судить по его сообщению. – Отлично выглядишь!

Наглое вранье. Я пятнадцать минут поднималась в гору, припарковав автомобиль далеко от дома, и теперь волосы стоят дыбом от ветра, а грудь намертво приклеилась к лифчику. Ностальгия быстро уступает место раздражению. Спа-салон сейчас не помешал бы.

– Я припарковалась в зоне погрузки, так что задерживаться не могу.

– Да, с парковкой тут по-прежнему хреново, прости… – смущается Гаррисон, и это меня трогает. Ведь были у нас и хорошие времена, хотя чем дальше, тем труднее они вспоминаются. Летом мы нагружали машину закусками и ехали смотреть кино под открытым небом, а точнее – целоваться на заднем сиденье, пока кто-нибудь не застукает нас, как влюбленных подростков. Или Гаррисон принимал таблетку от аллергии, и мы ехали в котокафе – пить латте с котятами на коленях. Всякий раз, когда кто-то узнавал во мне телеведущую, Гаррисон сиял от гордости: «Это так круто!»

– Это все? – спрашиваю я, когда он вручает мне коробку с кухонной утварью и прочими мелочами. Надо спешить домой – выполнять программу черного дня: утяжеленное одеяло, реалити-шоу и макароны с двойным сыром. При мысли об этом становится одновременно и лучше, и хуже.

– Да. Ты спешишь? Я надеялся поговорить…

Гаррисон выглядит таким несчастным, что я сдаюсь и ставлю коробку на пол. Задерживаться здесь – плохая идея, да и вообще ничего лучше тертого чеддера сегодня не предвидится, однако возвращение в квартиру, которая когда-то была и моей, лишило меня воли, поэтому я покорно сажусь на диван рядом с Гаррисоном. Он предлагает что-нибудь выпить, я отказываюсь и сразу жалею об этом, потому что он берет меня за руку и говорит:

– Я скучал по тебе, Ари! Как ты? Только честно!

– Неплохо, – хрипло отвечаю я.

Гаррисон водит большим пальцем по моей руке, мешая сосредоточиться. Как же мне недоставало прикосновений!.. Охваченный депрессией мозг твердит, что я их не заслуживаю.

– Не буду врать – в глубине души мне хотелось бы услышать, что все это время ты была несчастна. Однако такая уж ты – вечно во всем ищешь позитив!

– Не вижу в этом ничего плохого.

Хотя в последнее время Ливни изрядно подорвали мою жизнерадостность.

Помолчав, Гаррисон запускает руку в мои волнистые волосы.

– Может, ты и права… Может, нам всем не помешало бы немного позитива…

Все происходит очень быстро: вот мы еще сидим на разных концах дивана, а вот уже Гаррисон прикасается к моему лицу, я обхватываю его за шею, он придавливает меня к дивану и жадно целует, а между ног у него вырастает холмик. Доставляет удовольствие видеть, как быстро он возбудился, и моя самооценка сразу взлетает до небес. Охваченный депрессией мозг подсказывает: «Больше тебя никто так желать не будет. Он хотя бы знает о твоих проблемах».

Знает, и тоже не пожелал со мной остаться.

– Ты такая приятная, – шепчет мне на ухо Гаррисон, и звук его голоса приводит меня в чувство. Мысли, словно поезда, несутся по сотням расходящихся путей, но одно я знаю точно: после всего, что он заставил меня испытать, после того, как он поставил под вопрос мою единственную защиту, поддаваться ему нельзя. От этого мне станет только хуже, и завтра я вообще не смогу встать с постели.

Задыхаясь, я мягко отталкиваю Гаррисона, а когда он не реагирует, толкаю сильнее.

– Я не могу.

Гаррисон раздосадованно отодвигается.

– Серьезно?

– Да. – Тяжело дыша, я встаю, поправляю свитер и приглаживаю волосы. – Не забывай: это именно ты решил расстаться, потому что я оказалась для тебя недостаточно настоящей.

– Стоп-стоп-стоп! Я и не собираюсь возобновлять отношения! Думал, почему бы нам просто не заняться сексом.

Я фыркаю. Просто секс – это было бы прекрасно! С удовольствием приглашала бы Гаррисона потрахаться каждую пятницу – пятнадцать минут секса и никаких чувств. Да только если я хочу двигаться дальше, так нельзя.

– Не важно. Даже простой секс был бы ошибкой. Доволен теперь? Достаточно настоящая? – Я хватаю коробку, стараясь не смотреть на Гаррисона – растрепанного и с набухшим членом. – Счастливого Нового года!

Конечно же, вернувшись к машине, я обнаруживаю под дворниками штраф за нарушение правил парковки.

* * *

Оставшиеся до Нового года дни я посвящаю экзорцизму. Разбираю шкаф и отдаю на благотворительность все, что напоминает о Гаррисоне: платья, которые ему нравились, украшения, которые он дарил. Исключение делаю только для джинсов, в которых, по его словам, у меня сексуальная попа, –