Мара выдавила смешок и кивнула на свинку, похрапывающую во сне:

— Ферма в Шропшире отлично ей подойдет.

Лидия усмехнулась:

— Чушь! Это очень избалованная свинья… Спит на мягкой подушке и ест прямо со стола. Ей не понравятся плохая погода и помои. — Большие глаза Лидии наполнились сочувствием. — Но если не Шропшир, то где?

Мара посмотрела на бюро, за которым работала семь лет, каждый день надеясь, что эти вопросы никогда не возникнут. Не поднимая глаз, она ответила:

— Бристоль.

Лидия кивнула:

— Только непохоже, что ты выросла в доках Бристоля.

Перед глазами возник огромный дом, где она провела детство и юность. Отец частенько говорил, что мог бы купить всю Британию, если бы только захотел. И он построил этот дом как доказательство своего могущества. Дом был наполнен картинами и мраморными скульптурами, но сравнению с которыми элгинские мраморы казались миниатюрными. В особенности он любил портреты и заполнил почти все стены лицами незнакомцев. «Когда-нибудь я заменю их моей собственной семьей», — говаривал отец всякий раз, когда вешал новый портрет. Дом его выглядел непомерно украшенным в лучшем случае, в худшем же — вычурным и безвкусным. И только этот свой дом и любил отец.

— Я в доках и не росла.

— А герцог?

«Лидия все знает. Нет никаких сомнений», — думала Мара.

— Видишь ли, я… — Мара помолчала, тщательно подбирая слова. — Я встретилась с ним… однажды.

Не вранье, но и правдой не назовешь. «Встретилась» — не совсем то слово, которым можно описать случившееся между ними. Час был поздний, ночь темная, положение отчаянное. И она воспользовалась этой встречей.

Подруга пристально взглянула на нее:

— Встретилась накануне своей свадьбы?

Мара страшилась этой минуты двенадцать лет — боялась, что правда ее погубит. И все же, стоя на краю обрыва и готовясь рассказать правду впервые за двенадцать лет, она без колебаний ответила:

— Да.

Лидия кивнула:

— И он тебя не убивал.

— Нет, разумеется. Ведь я же живая…

Лидия молча ждала продолжения, и Мара тихо проговорила:

— Я вовсе не хотела, чтобы все выглядело так… зловеще. Она собиралась испачкать кровью простыни, чтобы казалось, будто ее обесчестили. Будто она сбежала с мужчиной. Он должен был ускользнуть до того, как кто-либо что-нибудь заметит. Но опия оказалось слишком много. И крови — тоже.

Лидия долго обдумывала услышанное, снова и снова покручивая в пальцах конверт, и Мара не могла отвести глаз от этого маленького белого прямоугольника.

— Никак не могу вспомнить твое имя…

— Мара.

— Да-да, Мара, — повторила Лидия, словно пробуя имя на вкус. — Значит, Мара?..

Та кивнула; она испытывала искреннее удовольствие, когда слышала свое имя из чужих уст. Удовольствие… и одновременно страх. Потому что обратной дороги не было. Наконец Лидия улыбнулась и сказала:

— Что ж, очень приятно познакомиться.

Мара невольно задержала дыхание — столь велико было облегчение, на нее нахлынувшее.

— Когда он добьется своего, про меня все узнают, — сказала она.

Лидия посмотрела ей прямо в глаза; она понимала, что означали эти слова. Понимала, что Маре придется бежать из Лондона и что приют, возможно, перестанет существовать, а ей, Лидии, также придется исчезнуть.

— А он добьется своего?

Мара прекрасно понимала, что этот человек не остановится ни перед чем. Но и у нее имелись кое-какие планы… Она твердо решила, что не уйдет, пока не обеспечит малышков.

— Нет, не добьется, если я тоже не добьюсь своего.

Губы Лидии дрогнули в усмешке.

— Такого ответа я и ожидала.

— Я пойму, если ты решишь держаться в стороне, — сказала Мара. — Если захочешь уйти прямо сейчас.

Лидия покачала головой:

— Нет, я не хочу уходить.

Мара улыбнулась:

— Вот и хорошо. Этот дом будет нуждаться в тебе, когда уйду я.

Лидия кивнула:

— Да, я останусь тут.

В коридоре раздался бой часов, словно отмечавший значение этой минуты. И звук этот вернул подруг к реальности.

— Ну а теперь, когда с этим мы покончили… — Лидия протянула Маре два конверта. — Может быть, объяснишь мне, почему ты получаешь письма из игорного ада?

Глаза Мары широко распахнулись. Она взяла один из конвертов и покрутила его в руках. С лицевой стороны, густыми черными чернилами и почти неразборчивым почерком, было нацарапано ее имя, а также адрес. Причем конверт был запечатан ошеломительно красивой серебристой печатью с изображением изящного ангела-девочки — гибкой, очаровательной, с крыльями, раскинутыми по воску.

Мара поднесла ее ближе к глазам, а Лидия сказала:

— Это печать «Падшего ангела».

Мара почувствовала, как гулко заколотилось сердце.

— Клуб герцога, — пробормотала она.

Подруга с возбуждением закивала:

— Да-да, самый привилегированный игорный ад в Лондоне, где аристократы каждую ночь проигрывают целые состояния! — Лидия понизила голос: — Я слышала, что членам клуба достаточно попросить то, чего они хотят, и… Говорят, что каким бы экстравагантным ни было их желание, клуб его выполняет.

Мара закатила глаза:

— Но если что-то совершенно невозможно достать, то как это достает клуб?

Лидия пожала плечами:

— Думаю, они очень могущественные люди.

Вспыхнуло воспоминание о широких плечах Темпла, о его сломанном носе и о том, как он властно вел себя в ее доме. Как оговаривал условия их соглашения.

— Да, пожалуй, — согласилась Мара, подсовывая ноготь под серебристый воск и распечатывая письмо.

Поперек листка бумаги было нацарапано всего два слова — два слова, окруженные огромным пустым пространством. Ей бы в голову не пришло так расточительно использовать бумагу. Очевидно, экономия не являлась отличительной чертой Темпла — за исключением, пожалуй, экономии слов.

«Девять часов!» И все. Подписи не было. Впрочем, ей она и не требовалась — и так все было ясно.

— Не думаю, что мне нравится этот твой герцог. — Лидия перегнулась через бюро и вытянула шею, рассматривая записку.

— Поскольку он — не мой герцог, мне все равно, — проворчала Мара.

— Пойдешь?

Она ведь дала согласие. И была готова к расплате. Потому что это ее единственный шанс.

Проигнорировав вопрос, Мара отложила записку и посмотрела на второй конверт.