Поначалу Руди опасался, что Ян о чем-то догадывается, но потом осознал, что Ян – один из худших знатоков человеческой природы: управляющий просто подозревал всех подряд на том основании, что иногда оказывался прав.

Руди усмехнулся.

– Мне здесь нравится, Ян. Просто нравится.

И это была правда. После нескольких месяцев в тени, оставшейся после катастрофического визита Фабио в Познань, его жизнь становилась все проще. Вставать, мыть посуду, спать. Ждать, пока прибудет и даст о себе знать Посылка.

Бескидскую экономическую зону было сложно назвать политией. Скорее, автономным национальным заповедником, созданным, чтобы отнимать деньги у туристов. Он платил огрызку чешского правительства за использование земель, но рента составляла лишь малую долю от мегатонн франков, шиллингов, марок, злотых, евро, стерлингов и долларов, которые каждый год обрушивались водопадом на парк. Эта часть северо-восточной Чехословакии всегда была популярным горнолыжным курортом у соседних стран. Она не утратила популярности, даже когда начала выдавать визы – за небольшое денежное вознаграждение – и ввела вдобавок к абонементам налоги на въезд и выезд. Это была большая горнолыжная машина по производству денег и один из богатейших мусорных народов Центральной Европы.

У нее было идеальное положение. Польская граница – всего в трех четвертях часа езды, Прага – ненамного дальше в противоположном направлении, Вена – в паре часов пути. Зона загребала деньги лопатой, и Руди казалось, что автобусы пьяных поляков – небольшая цена за такую возможность.

Вымыв последний в этот вечер поднос столовых приборов, он выключил машину и приступил к процедуре очистки. Требовалось осушить баки «Хобарта», а также достать и хорошенько промыть корзины из нержавейки. Занятие рутинное, скучное и почему-то успокаивающее.

Как и говорил сапожник, проникновение в Зону – само по себе дело несложное. Он показал паспорт – просто очередной резидент Зоны, возвращающийся домой из отпуска, – и офицер погранконтроля пропустил его, даже не позаботившись просканировать штрих-код и не потребовав входной налог для туристов.

Никто не знал, сколько Курьеров странствовало по бывшей Европе. Может быть, сотня, может быть, тысяча, может быть, в десять раз больше. Сама их работа требовала того, чтобы их было трудно найти; популярная легенда гласила, что они сами тебя найдут: однажды темной ночью придут к тебе на порог, когда нужны больше всего, – в стелс-костюмах под длинными черными тренчкотами, в федорах, сдвинутых на лоб в лучших нуарных традициях, чтобы спрятать глаза. Бред, конечно, сказал бы любой, если бы хорошенько задумался: всякий, кто расхаживал бы в таком виде, просто напрашивался, чтобы его тут же арестовали.

На самом деле все было гораздо менее организованно и более секретно. Централь любил сохранять покров тайны: даже сами Курьеры обычно не знали, кто вызвал их в Ситуацию. Существовали кодовые слова, закладки, использовались передачи на ходу и звонки из таксофонов – со всем этим Руди еще ни разу не сталкивался.

После исчезновения Фабио он остался без учителя, и пробел заполнил Дариуш, безупречно излагая ему основы ремесла в ресторанах и на явочных квартирах. Помогал зазубрить списки паролей, планировать с помощью городских карт и фотографий закладки, практиковать незаметную передачу. Почти снова как на работе у пани Стаси.

– Тебе наверняка все это не пригодится, – сказал ему однажды вечером Дариуш в квартире над баром в Ченстоховой. – Большинство Курьеров не занимается ничем опаснее или незаконнее, чем доставка почты.

– Тогда зачем мне все это запоминать? – спросил Руди.

– Потому что однажды тебе это может понадобиться.

– Чтобы доставить почту?

Дариуш пожал плечами.

– Береженого Бог бережет, согласен?

– Кстати говоря, – спросил мимоходом Руди, листая стопку уличных карт Закопане, – что случилось с Фабио?

– Фабио отошел от дел, – сказал Дариуш и закурил новую сигарету.

– Ты говорил, что он был хорош.

– Он устал, – Дариуш посмотрел на него. – Задачей Фабио было научить тебя азам ремесла, но он предпочел действовать в собственных интересах и не побоялся бросить тебя расплачиваться за последствия. Не забывай об этом. Он начал сомневаться в том, зачем стал Курьером. Кто-то занимается этим ради денег, кто-то потому, что это привносит в их жизнь безобидные приключения. Фабио уже не знал и сам. Пожалуй, не стоит углубляться в эту тему. И больше не задавай таких вопросов.

Руди начал путаться, какое именно место в общем порядке вещей занимает маленький мафиозо. Он понимал, что в некоторых вопросах Централь и криминальный мир сливались друг с другом вдоль границы из постоянно обновляемых договоренностей, но не мог сказать точно, был ли Дариуш преступником, работавшим на Централь, или Курьером, работавшим с Wesoły Ptak. У него сложилось впечатление, что Дариуш и сам уже не видел разницы.

– А зачем этим занимаешься ты? – спросил он.

– Мне нравится думать, что я поддерживаю дух Шенгена, – Дариуш постучал сигаретой по хрустальной пепельнице, служившей заодно пресс-папье для разглаживания карт. – У всех и у всего есть право свободного прохода через национальные границы.

– У всего? У наркотиков? Оружия? Белых рабов?

Дариуш ухмыльнулся.

– Особенно у наркотиков, оружия и белых рабов.

Неважно. Руди вдруг понял, что согласен с Дариушем. Начиналось все ради безобидного приключения, но чем больше он их переживал, тем чаще думал, что он реально, реально ненавидит границы и всю ту дурацкую бюрократическую волокиту, что идет с ними в комплекте.

Руди достал из машины все фильтры и постучал о край раковины, чтобы стряхнуть мусор, приставший ко дну. Поразительно, что происходило с едой после того, как она попадает в машину. От нее оставалась комковатая розовато-серая слизь, которая накапливалась в желобах и забивала их, препятствуя циркуляции горячей воды. В первые дни он находил в желобах столовые приборы – а не раз даже чашку или стакан, но потом научился раскладывать все в корзинах так, чтобы струи не сбрасывали с конвейера ножи и вилки в кишки «Хобарта».

Также он узнал, как можно помещать посуду и приборы между зубцами конвейера, чтобы их не скинули струи. Это можно делать, если предметов мало, а официанты торопят выдать чистую посуду, что иногда случалось, когда ресторан был полон, а гости не торопились доедать.

Прополоскав желоба, он оставил их у раковины и вернулся к машине, чтобы поднять боковые панели. Навстречу повалило облако жаркого, влажного воздуха с запахом моющего средства. Он залез внутрь, снял струйные форсунки и прополоскал их в раковине.

Наконец он присоединил к крану шланг, достал из-под раковины валик и промыл внутренности машины, на которых быстро нарастала пленка склизкого налета, если не очищать их каждый день. Закончив, он вернул на место форсунки и фильтры, наполнил баки чистой водой, закрыл машину и сделал последний уборочный обход по кухне, прежде чем накинуть парку и отправиться на маленькую погрузочную платформу выкурить сигару.