– Я их заработал.

– Что заработали? Вы офицер армии, и я знаю, сколько вы получаете. Со всем уважением, я сомневаюсь, что ваши сбережения возбудят швейцарских банкиров до такой степени, что они лишатся сна. И не говорите мне, что речь идет о небольших суммах. Нет никакого смысла везти в Цюрих два доллара каждую неделю. Достаточно вспомнить про стоимость авиабилетов.

– Да, это имеет значение. И другие расходы, но я все сосчитал.

– Какие деньги?

– Наш дом. Здесь, в Америке. По большей части кредиты. Я хочу получить разницу. И стараюсь переводить деньги, насколько возможно быстро. Вывожу из Германии наличные. Так они перестают существовать на бумаге. Я храню их в сейфовой ячейке.

– Вы потрясающий человек, подполковник. Но на самом деле мне нужно знать, кого еще вы видели в Цюрихе. Кого-то, кто летает туда и обратно, возможно, как вы. Или новых людей, появившихся всего раз. Вы кого-то заметили?

– Например?

– Других американцев.

– Это частное дело. Не обязательно бывает так, что ты кого-то видишь.

– Как насчет аэропорта? Или просто на улице?

Бартли молчал.

– Мне нужен список, подполковник, – сказал Ричер. – Даты и описания. Военные и гражданские. Постарайтесь сделать все как можно тщательнее.

– Как вы намерены поступить? Кому и что расскажете о нашем разговоре?

– Президент сообщит Объединенному комитету, что вы не представляете интереса для национальной безопасности. По крайней мере, в данном вопросе. Что будет дальше, предсказать невозможно. Думаю, все зависит от того, с кем вам придется разговаривать. И насколько большой шум поднимет ваша жена.

Они выпустили его из машины перед казармой и покатили назад, в Маклин.

Враги бывают самые разные.

* * *

Они записали разговор с Бартли и отправили его в главный файл. Нигли ответила на телефонный звонок и сказала Ричеру, что военнослужащего, находившегося в самоволке четыре месяца, зовут Уайли. Из Техаса. Он входил в команду из пяти человек, обслуживавших зенитную ракетную установку «Чапаррель». Двенадцать ракет на гусеничной машине. Четыре на рельсах, готовых к запуску, и четыре в резерве. Их цель – защищать бронетанковую технику и людей на переднем крае боевых действий. Задача команды состояла в том, чтобы сидеть за линией танков и с помощью радара и биноклей изучать горизонт на предмет появления истребителей и боевых вертолетов. Затем – выстрелить и забыть. Самонаведение по тепловому излучению, как «Сайдуайндер» [4], но лучше. Рассчитано на поражение неприятеля на малой высоте, когда он спускается, чтобы нанести удар.

– Идеальная штука для того, чтобы сбивать гражданские самолеты над городами, – заметил Ричер. – Во время взлета или приземления. Когда они достаточно низко.

– Он слишком большой, – возразила Нигли. – Длина одних только ракет составляет десять футов. А грузовик просто гигантский. Плюс гусеницы и камуфляжная краска. На парковке в аэропорту его обязательно заметят. Кроме того, они используют радар обнаружения передового района, и инфракрасные сенсоры там невероятно сложные. Их недавно усовершенствовали. Так что возникает та же проблема. Чтобы им управлять, нужны специалисты. Со всем уважением, но тренировочный лагерь в Йемене совсем не то же самое, что «Форд аэроспейс». Кстати, такая же проблема с ценой. Двенадцать ракет на одну машину. Максимальная скорость менее сорока миль в час. Потребуется конвой, который будет двигаться целый день, чтобы оправдать сто миллионов долларов. Как парад на Красной площади. И еще, Уайли отсутствует четыре месяца, и он не мог вернуться сейчас, чтобы провернуть сделку. Его сразу арестовали бы.

– И все же приглядывай за ним, – сказал Ричер. – Мне не нравятся четыре месяца. Кому-то следует надрать задницу. Да и вообще, что, черт подери, происходит?

* * *

В Гамбурге спускалась ночь, и иранец вышел на улицу. Вечерняя прогулка с газетой, засунутой под мышку. Тут и там в лавках и офисах, ювелирных и продуктовых магазинах, химчистках и страховых компаниях зажигались огни. Яркий, чистый, холодный, белый свет. Но не резкий, а мягкая разновидность неона. Более европейский. Окна булочных и кондитерских оставались темными, рабочий день там уже закончился. Янтарные приглушенные огни отмечали рестораны и бары, манили войти внутрь, обещая посетителям дружелюбный полумрак, царящий в стенах, обшитых дубовыми панелями. По проезжей части мчался поток машин, и все детали залитого сиянием вечера отражались на их гладко отполированных боках, а включенные фары, неестественно голубые, беспокойно метались, ощупывая дорогу впереди.

Иранец дошел до крошечного сквера, сел на скамейку и, откинувшись на спинку, положил руки на ручки. Мимо проносились машины, пешеходов не было. Он сидел и смотрел прямо перед собой.

Он ждал.

Потом неспешно встал, положил газету в урну, как сознательный гражданин, покинул сквер и медленно зашагал назад той же дорогой, которой пришел.

Через тридцать секунд из тени появился глава отдела ЦРУ, который перешел на другую сторону улицы. Не теряя времени, он сразу направился к урне, достал газету, засунул ее под мышку и зашагал прочь.

Через полчаса он уже звонил из американского консульства в Маклин, что в штате Вирджиния.

На его звонок ответил Вандербильт, который позвал к телефону Уайта. Тот стал слушать, и его глаза исполнили весь свой репертуар – сначала надолго прищурились, потом коротко остановились в одной точке, снова прищурились, взглянули налево, затем направо. Уайт молчал и делал записи на листке бумаги. «Две отдельные темы, – подумал Ричер. – Два заголовка. Два столбика, написанные аккуратным почерком».

Наконец Уайт повесил трубку и сказал:

– Две новости. Иранец попросил о встрече. Полчаса назад он оставил сообщение, спрятанное в газете. Кое-что из его сведений можно назвать гипотетическими. Это, скорее, культурологический анализ. Почти эссе. Он говорит, что саудовец, знакомый с курьером, очень возбужден. Как будто должно произойти что-то очень важное. Более значительное, чем он мог себе представить. И, вне всякого сомнения, это связано с сотней миллионов долларов. Словно они добрались до какого-то места, куда даже не надеялись попасть. Иранец подчеркнул, что он не знает никаких определенных подробностей, но и у саудовца их тоже нет. Тут дело в вере. У всех такое ощущение, будто началась новая игра. Он говорит, что саудовец постоянно улыбается, словно перед ним раскинулась Святая земля.

– А вторая новость? – спросил Ричер.

– Наше консульство получило стандартный отчет от каких-то низших чинов гамбургской полиции касательно американца, который встречался в баре с арабом. Странное дело. Если не считать того, что время и день как раз те, которые нас интересуют. Так что, вполне возможно, есть свидетель первого разговора нашего американца с курьером.