Взяв с собой сына и армию, король отправился через горы к Сан-Джермано. Переговоры продолжались неделю. Иннокентий был готов признать сицилийскую корону, но требовал взамен восстановления в правах Роберта Капуанского. Рожер отказался. Множество раз за последние семь лет он предлагал Роберту заключить мир; теперь его терпение истощилось. Увидев, что папа тоже упорствует, Рожер не стал терять время на переговоры. Заявив, что у него есть дела в долине Сангро, он свернул лагерь и двинулся на север.

Как Рожер и предвидел, Иннокентий и Роберт возобновили боевые действия, направляясь к Капуе и оставляя за собой след – сожженные деревни и виноградники. Затем в маленьком городке Галуччо они неожиданно остановились. С холмов, располагавшихся слева от них, за ними наблюдала сицилийская армия. Иннокентий понял опасность и приказал немедленно отступать; но он опоздал. Пока папское войско перестраивалось, юный герцог Рожер вырвался из засады с тысячей рыцарей и врезался в его центр. Ряды смешались. Многие воины были убиты во время бегства, и множество других утонуло при попытке пересечь Гарильяно. Роберту Капуанскому удалось бежать, но папе Иннокентию не повезло. Он искал убежища, как гласит легенда, в небольшой, украшенной фресками часовне Святого Николая, останки которой мы до сих пор можем видеть в церкви Аннунциаты в Галуччо; но напрасно. Тем же вечером, 22 июля 1139 г., папа, его кардиналы, его архивы и его сокровища – все оказалось в руках короля.

Двумя месяцами раньше, когда папа Иннокентий еще собирал армию в Риме, Везувий после почти столетнего сна разразился великолепным и устрашающим извержением. В течение недели он бушевал, изрыгая лаву на соседние деревни и выбрасывая в воздух всепроникающую рыжеватую пыль, которая затмила небо над Беневенто, Салерно и Капуей. Никто не сомневался, что это – знамение, и теперь люди узнали наконец, что оно предвещало. Сам святой отец оказался в плену. Подобного унижения папы не испытывали от нормандцев с тех самых пор, когда герцог Хэмфри де Отвиль и его брат Роберт Гвискар разбили армию папы Льва IX при Чивитате восемьдесят шесть лет назад.

Любые попытки пап сойтись с нормандцами на поле битвы заканчивались для них плохо. Так же как Лев вынужден был после Чивитате пойти на соглашение с теми, кто его захватил, теперь Иннокентий смирился перед неизбежным. Сперва он отказывался; уважительное отношение Рожера, по– видимому, внушило ему уверенность, что он сможет выдвигать собственные условия. Только через три дня он окончательно осознал свое реальное положение – и размер выкупа. 25 июля в Миньяно Рожер был официально признан королем Сицилии с верховной властью над всей Италией к югу от Карильяно. Затем его сын Рожер был утвержден в правах на герцогство Апулия; а третий сын Альфонсо получил титул и права князя Капуи. Затем папа отслужил мессу, в ходе которой прочитал необыкновенно длинную проповедь о мире, и покинул церковь свободным человеком. В выпущенной позднее грамоте он сумел сохранить остатки своего достоинства, представив всю процедуру как обновление и расширение прежней инвеституры, данной Рожеру Гонорием II; король также обязался выплачивать ежегодную подать в размере шестисот шифати[18]. Но ничто не могло замаскировать тот факт, что для папы и его партии договор в Миньяно означал безоговорочную капитуляцию.

Писавший через полвека после этих событий английский историк Ральф Найджер упоминает в своей «Всемирной хронике», что Иннокентий скрепил договор, одарив Рожера своей митрой; и что король, украсив ее золотом и драгоценными камнями, сделал из нее корону для себя и своих наследников. Так или иначе, между папой и королем, казалось, установились вполне дружеские отношения. Вместе они отправились в Беневенто, где, как сообщает Фалько, папу приняли с таким ликованием, словно сам святой Петр вошел в город; а через пару дней король, расположившийся со своим войском за городскими стенами, принял послов из Неаполя, поклявшихся ему в верности и вручивших ему ключи от своего города.

Это подчинение ознаменовало конец целой эпохи. Более четырех веков герцоги неаполитанские прокладывали свой курс среди опасных проливов и мелей южноитальянской политики. Много раз они рисковали пойти ко дну; иногда пизанцы или другие временные союзники брали их на буксир. Хотя формально они шли под византийскими цветами, им случалось в недавние годы поднимать на мачту другие флаги – например, Западной империи или тех же нормандцев. И все же их корабль как-то умудрялся держаться на плаву. Но далее это было невозможно. Неаполь претерпел за девять лет три осады и опустошительный голод в придачу. Последний герцог умер, квазиреспубликанское правительство, которое наследовало ему, потерпело неудачу. Величие и слава ушли. Когда через несколько дней юный герцог Рожер вошел в город, чтобы официально принять его во владение от имени отца, он принял его не как отдельный фьеф, но как часть Сицилийского королевства. Корабль в конце концов потонул.

Оставались два очага сопротивления, которые следовало погасить: окрестности Трои, где все еще сеял смуту арьергард немецкой армии, оставленной Лотарем, и Бари, где обосновались последние мятежные бароны. В первую неделю августа король появился над Троей. Город сдался сразу; после капитуляции папы не имело смысла продолжать борьбу, и горожане, ободренные слухами о милосердии, которое Рожер проявил по отношению к жителям прибрежных городов Апулии, пригласили его войти с миром. Но теперь король впервые обнаружил, насколько глубоко он переживал предательство своего зятя. Он отправил послов назад, заявив, что не примет сдачу Трои, пока тело Райнульфа погребено в ее стенах. Его слова ужаснули горожан, но дух Трои был сломлен. У людей не было другого выхода, кроме как подчиниться. Четырем рыцарям, руководимым одним из старых соратников Райнульфа, поручили вскрыть его могилу. Тело выкопали, затем его по приказу короля пронесли в саване по улицам к цитадели и в итоге бросили в зловонную канаву за воротами. Вскоре Рожер, кажется, раскаялся в этом бесчеловечном поступке и по настоянию сына разрешил перезахоронить, как подобает, своего старого врага; но, хотя он не предпринял более никаких действий против Трои, он отказался туда войти. В оставшиеся пятнадцать лет жизни он там не бывал.

Все еще горя жаждой мести, король грозно проследовал через Трани – которому его сын предоставил великодушные условия сдачи за несколько месяцев до того – к Бари. Ни один город в Апулии не обманывал его так часто, а его упорное нежелание подчиняться, невзирая на капитуляцию всех его соседей, проявленное по отношению к нему милосердие, привело к тому, что Рожер потерял терпение. После двух месяцев осады под угрозой голода защитники запросили мира. Рожер, стремившийся любым способом покончить с мятежом и вернуться на Сицилию, принял их условия: город не отдадут на разграбление, а пленники с обеих сторон будут отпущены невредимыми. Но когда он оказался в стенах города, желание мстить вновь вспыхнуло в нем с неодолимой силой. Один из его рыцарей, только что выпущенный из плена, сообщил, что ему в тюрьме выбили глаз. Это был предлог, который Рожер искал. Не являлось ли это нарушением заключенного соглашения? Судьи, призванные из Трои и Трани, вместе с судьями из Бари объявили договор недействительным. Мятежного князя Джаквинта вместе с его главными советниками доставили к королю. Все были повешены. Еще десятерых важных горожан ослепили, других бросили в темницу, отняв у них всю их собственность. «И такой ужас воцарился в городе, – пишет Фалько, – что ни один мужчина и ни одна женщина не дерзали выйти на улицу или на площадь».