Прозвучал громкий щелчок — резкий, словно выстрел, почти сразу погас свет — и верхний, и подсветка колбы, — и внезапно наступившая темнота болезненно ударила по зрачкам. Света вскрикнула. Даже не вскрикнула, — называя вещи своими именами, просто заорала от ужаса, не понимая, то ли она ослепла, то ли и вправду оказалась в непроглядной тьме. А в следующий миг темноту прорезал светлый прямоугольник распахнутой двери. И зазвучал голос, не смутный и далёкий, не пойми откуда доносящийся, а громкий и вполне реальный:

— Ой, мамочки… — запричитал голос. — Что ж это я?.. Живого человека напугала… Извиняйте, не заметила, очень уж тихо было.

Щёлкнул тумблер, освещение восстановилось, вновь ударив по глазам, заставив зажмуриться, и сквозь щёлочки век Света разглядела женщину в синем рабочем халате — невысокая, лет пятидесяти, лицо знакомое. Ну да — уборщица, подрабатывающая здесь на подставки, Жанна Степановна, кажется. Отчего-то пришла сегодня пораньше, и очень удачно, что пришла. Не то, кто знает, сколько простояла бы Света возле колбы в оцепенении, под бубнёж странного голоса.

Кстати, о голосе…

— Скажите, Жанна Степановна, — прервала Света новые попытки извинений, — вы не слышали, когда подходили, голос? Кто-то за стеной… или в коридоре… в общем, мне показалось, что кто-то зачитывал старинный документ. Негромко, но вслух.

— Семёновна я, — поправила уборщица.

— Извините… Так слышали?

— Ой… ну не знаю… может, кто и действительно…

Уборщица выглядела смущённой, и причину этого смущения Света не поняла. Заподозрила, что у Жанны Семёновны проблемы со слухом, и та их стесняется. Не угадала. После повторного настойчивого вопроса, труженица ведра и швабры откинула прядь волос, продемонстрировав крохотный наушничек и проводок, тянувшийся, очевидно, к плееру.

— Ну, скучное ж дело — в одиночку-то по всему полу тряпкой елозить… Ну и… Если тихо кто говорит, так не услышу. Ну, вы-то так крикнули, что я сразу…

Жанна Семёновна вновь потянулась к тумблеру, видя, что Света подошла к двери и явно собирается выйти наружу. На просьбу повременить, не обесточивать помещение — дескать, сейчас подойдут рабочие, — отреагировала удивлённо:

— Так какие ж рабочие?.. Пятый час уже, а они до четырёх, да и то вечно норовят пораньше до дому…

Пятый час?! Света не поверила, решила, что её разыгрывают, взглянула на часики, снова не поверила, вытащила телефон, посмотрела на экранчик…

Шестнадцать часов двадцать три минуты. Катастрофа.

Она бросилась было по коридору в сторону гардероба, затем сбавила шаг, затем вообще остановилась. Нечего заниматься самообманом, всё равно не успеет. Даже если мгновенно поймает такси — не успеет. В пятом часу вечера все магистрали, ведущие из центра, уже плотно забиты, выигрыша времени по сравнению с метро нет, а если где-то на пути случается авария и все её медленно объезжают, тогда на метро вообще быстрее.

Дело в том, что Света дважды на минувшей неделе проштрафилась в детском садике. Нет, конечно же, она ничего не нарушала, согласно распорядку садик работал до восьми вечера, но когда забираешь сына без четверти восемь — последнего из группы, — взгляд воспитателя бывает весьма красноречив и говорит о многом. О том, например, какая мизерная в детских садах зарплата. И о том, что заставлять сидеть с последним ребёнком до темноты за такие деньги — преизрядное свинство.

В общем, когда сегодня в садике попросили забрать детей пораньше, никак не позже пяти (намечался у них не то корпоратив, не то чей-то день рождения), Света решила: если надо будет, она вступит в конфликт с Манасовым, любящим придумывать вечерние задания для аспирантов, но обязательно придёт за сыном без десяти пять.

И вот как всё сложилось…

Отчего всё сложилось именно так, куда и как бесследно канули почти два часа, Света пока не задумывалась. Сначала надо решить проблему. А путь решения имелся один — попросить кого-нибудь забрать Кирюшу. Света сделала два звонка и в одном месте получила отказ, завёрнутый в тысячу извинений, в другое не дозвонилась. Запас времени, и без того невеликий, таял. Оставался последний шанс, и он, по счастью, сработал. Мама Паши Фонарёва, закадычного приятеля Кирюши, как раз шла за сыном и не имела ничего против, если мальчики поиграют у неё вечером. В голосе мадам Фонарёвой звучало легчайшее, едва заметное снисхождение обеспеченной домохозяйки, способной отдавать всё свободное время чаду, к непутёвой матери-одиночке. Либо же Света это снисхождение навыдумывала…

В садик она позвонила неторопливо, уже не нажимая лихорадочно кнопки на телефоне, предупредила. Дело сделано. И теперь надо разобраться, отчего его пришлось делать. Что за странные провалы во времени?

Она мысленно восстановила хронологию событий. Комиссия собралась ровно в час дня. Шоу Пончика, визит «Скорой» и подписание документов вкупе заняли менее полутора часов. Округлим до полутора, получается половина третьего, запас времени вполне достаточный, чтобы неторопливо, нога за ногу, сходить за рабочими, доставить экспонат, попить кофе с купленными утром круассанами, а затем спокойно и не спеша отправиться за Кирюшей. Вместо этого примерно в шестнадцать двадцать уборщица обнаружила застывшую перед колбой Свету. Причём свято уверенную, что провела там несколько минут, не более.

Что произошло, понятно. Отчего произошло — тайна, покрытая мраком. Ладно бы случился обморок, потеря сознания… Хотя два обморока, один за другим, в одном месте у двух разных людей — явный перебор. Но сознание она не теряла. Просто выпала из реальности.

Света вспомнила последнюю фразу реставратора: будут проблемы — звоните. Обыденные слова теперь наполнились новым смыслом. То, что с ней случилось, — уже проблемы? Или ещё нет?

Она поискала визитку, обнаружила её в папке с документами и решила убрать понадёжнее, чтобы не затерялась. Нет, звонить пока не будет, не тот масштаб у её проблем, да и не по реставраторскому профилю они проходят, но визитка пусть лежит, вдруг пригодится.

С этими мыслями она шагала по коридору и увидела, что дверь манасовского кабинета чуть-чуть приоткрыта и в щель пробивается полоска света. Мало того — изнутри доносились звуки, природу которых Света поняла не сразу. И лишь через несколько секунд появилась первая ассоциация: такой звукоряд могла создать свинья, аппетитно, с похрюкиванием и с громким чавканьем жрущая комбикорм из корыта.

Пончик изволит обедать? Света осторожно заглянула внутрь — не отворяя дверь, сквозь узкую щель.

Оказалось, что Пончик не уехал домой отлёживаться, как грозился, а стоял, согнувшись, возле большого растения, украшавшего кабинет (Света не знала названия этого представителя флоры и мысленно называла фикусом, чтобы хоть как-то называть), и пожирал из него землю. С аппетитным свиным чавканьем.

Съел доктор наук уже немало — уровень земли понизился на несколько дюймов, обнажив верхние корни «фикуса», — но не останавливался, продолжал трапезу так, словно в ней заключался смысл его существования.