Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Безотчетно захотелось как можно скорей выбежать отсюда, созвать народ и крикнуть…
Марк усмехнулся.
– Устал и спать хочу, – громко сказал он сам себе. И припомнились слова, много сотен лет тому назад произнесенные одним великим земным мудрецом: «Граница человеческих прав совпадает с границей человеческих сил».
– Устал и спать хочу, – повторил он. – Оттого и раскис, оттого и теряю веру в свое право спасти этот народ.
Право спасти!
В глубине зала между колоннами ему приготовили постель, но как-то не хватало смелости вот просто так взять да и улечься спать посреди святого места.
Захотелось воздуха, захотелось простора. По крутой и неудобной для его громадного тела лесенке он взобрался наверх и во весь рост растянулся на солнце поперек плоской кровли.
Попытался охватить мыслью происходящее, дать себе отчет, какое ему до всего этого дело, чего ради он так ретиво впутался в ход событий, но длилось это недолго: разбежавшиеся мысли не пожелали подчиниться.
Сонливость медленно смежала отяжелевшие веки. Знойный, подрагивающий от солнечного пожара воздух обжигал легкие при каждом вдохе, голову пекло, но не было сил даже перебраться в тень.
«Чуть полежу и переберусь», – подумал он, засыпая, охваченный истомой усталости.
Море после грозы успокоилось, и когда он на секунду с усилием разлепил веки, оно ослепительно сверкнуло ему прямо в глаза – бескрайнее, полное света и простора зеркало, сверкнуло и слилось в его затуманенном сном разуме с памятными картинами Земли.
Он погружался в сон, и вдруг почудилось, что в лицо дохнуло упоительной и ароматной прохладой, почудилось, что кто-то позвал по имени, мелькнули золотые пряди волос на крохотной, так забавно крохотной, лилейной девичьей груди, мелькнули алые, шепчущие губы…
Имя, надо срочно припомнить чье-то имя…
Он уснул…
Когда он проснулся после долгого и крепкого сна, сперва показалось, что сон все еще длится. В нескольких шагах от него на разостланной белой шкуре сидела Ихазель в голубом расстегнутом халатике на голое тело, волосы убраны в два огромных узла над ушами, пряди, выпущенные на грудь, – словно золотая вышивка на лацканах. Сидела и с тихой улыбкой смотрела на него.
Некоторое время он не смел пошевелиться, чтобы нечаянно не спугнуть это видение, настолько оно было упоительно и сладостно. Почувствовал, что лежит не на голом камне, а на мягких, пушистых шкурах, а над головой сооружено подобие палатки, чтобы солнце не напекло.
– Ихазель, – невольно он произнес это тихо.
Она улыбнулась:
– Ты выспался, владыка?
Отвечать не хотелось. Почудилось, что снова спит и видит великолепный, упоительный сон.
И вдруг пришел в себя:
– Так я спал?
– Да, владыка. Двадцать с лишним часов.
Он глянул на солнце. Оно сияло на том же месте, как в тот миг, когда он уснул. «Ах, правда! – пришла мысль. – Ведь я же на Луне!» И снова глянул на девушку. Та потупилась:
– Я все это время оберегала твой сон, Победоносец.
– Как ты сюда попала? Ведь я запер за собой двери!
– Я здесь живу. Во дворце, который соединен с собором, там жил мой дед, первосвященник Крохабенна. Он ушел, а я осталась, я хотела быть рядом с тобой и служить тебе, владыка. Но если велишь, я тоже уйду.
– Останься. А где твой дед?
– Его нет. Может, в чистом поле, может, в синем море, может, за высокими горами на севере, вон там, за Отеймором. Его нет, как нет дня вчерашнего и всего, что было вчера. Есть только один ты, Победоносец и владыка.
Она говорила певуче, удивительно ликующим голосом, а тот переливался и вибрировал, словно силился выразить нечто большее, чем значили эти простые слова.
Марк медленно протянул руку и коснулся точеного плечика девушки. С невольным восхищением загляделся на нее и наконец спросил:
– Слушай! Ты действительно веришь, что я тот самый Победоносец, которого предсказывали ваши пророки?
Ихазель широко открыла глаза.
– Я не верю, я знаю, – ответила она.
– Откуда знаешь?
Она прижала ладони к груди и горячо сказала:
– Ты едва успел появиться, а все уста и руки уже тебя благословляют. Ты силен, как бог, в бою ты беспощаден к врагу, но мне рассказывали, что ты и милосердие творил, от этого слова у нас на Луне осталось одно название. И ты прекрасен, владыка, обилием и молодостью силы, ты прекрасней всего, что только видели мои глаза. Одна Земля, звезда пресветлая, святая, которую я однажды видела в Полярной стране, может сравниться с тобой по красоте. Но ведь ты же оттуда и пришел в нашу юдоль бедности, скорби и слез. О, как ты светел, как прекрасен, как божествен, владыка мой единственный!
– Будь рядом со мной, – тихо сказал Марк. – Будь рядом со мной. Я не таков, каким тебе кажусь, и Земля не так светла, как видится отсюда в небе рядом со звездами. Но будь рядом со мной, и тогда… Мне хотелось бы, уходя, оставить добрый след, чтобы вы меня помнили и благословляли…
Ихазель безотчетно прильнула к его коленям, подняв на него глаза, полные восхищения. Он улыбнулся и спрятал ее крохотные руки в своих ладонях.
– Мне хотелось бы, чтобы и ты помнила обо мне и благословила мое имя. Ты как цветок…
И тут же отстранил девушку и совсем другим голосом ни с того ни с сего строго спросил:
– Ты почему голая?
Густой румянец внезапно пошел у нее по всему телу, даже опаловые ногти порозовели. Быстрым, нервным движением она запахнула халатик.
– Не гневайся, владыка. У нас такой обычай, девушки всегда так ходят по дому. Я забыла, что я не у себя дома, а у тебя. Не сочти за обидную вольность.
И, со страхом глядя на Победоносца, еще плотнее запахнула халатик, хотя в этом уже не было нужды.
Марк пошевелил губами, словно хотел что-то сказать, помолчал, а потом безразличным тоном спросил, ежась от фальши в собственном голосе:
– И тебя… и вас так может видеть любой?
Ихазель внезапно поняла, о чем речь. Упоительная, обессиливающая судорога пронизала тело, ладони, которыми девушка придерживала на груди халатик, разжались, руки упали вдоль бедер. Она взглянула ему прямо в глаза:
– С этой минуты меня такой больше никто не увидит. Марк пожал плечами.
– Положим, мне все равно, – довольно неучтиво произнес он, глядя в сторону. – Если у вас такой обычай… Но… Я не о том, а о чем же? Ах да! Где твой дед? Мне надо бы его повидать.
Внучка первосвященника напряглась:
– Владыка, он ушел. Я тебе уже говорила. Теперь Элем… Но если ты прикажешь, объявят розыск.
– Да, да. Распорядись. Мне надо бы поговорить с ним о многих вещах.