– Вот, – сказал юноша, входя в комнату.

Он прикрыл чем-то Хэт. На ощупь это показалось влажным спальным мешком. Хэт была убеждена, что теперь похожа не на неотразимую сексапильную богиню, а на старую проститутку с последней страницы журнала, который прячут от детей. Она понимала, что без помощи ей не высвободиться, и, похоже, он тоже это понимал, но, поскольку он был так юн, ей самой придется просить о помощи, а не ждать, когда он предложит свои услуги.

Спустя полчаса освободитель и несостоявшаяся сексуальная рабыня пили чай в скудно обставленной гостиной. Хэт, вполне одетая, умоляла юношу ничего не говорить Джимми. Она старалась говорить с ним по-взрослому, без истерики.

– Не беспокойтесь, прошу вас. Не скажу, да я бы и не знал, с чего начать… никому не скажу, – говорил юноша, глядя в пол.

Хэт верила ему. Возможно, думала она, содрогаясь от стыда, он и думать об этом не захочет, пока жив. Она улыбнулась и в первый раз внимательно на него посмотрела. Как выяснилось, он был двоюродным братом Джимми и в Лондон приехал для последнего собеседования в школе искусств, в которую надеялся поступить. Ему было лет девятнадцать, лицо свежее, и он был очень мил. Хэт ужасно захотелось крепко прижать юношу к себе за то, что он спас ее и обещал хранить тайну, но больше всего за то, что он такой приятный, воспитанный. Хэт пришла к выводу, что, к счастью для нее, его мать проделала безукоризненную пресвитерианскую работу, позаботившись о том, чтобы, оказавшись наедине с обнаженной незнакомкой, ее сын немедленно отогнал все плотские помыслы и заменил их практическими. Она молила Бога, чтобы это приключение не отпугнуло его навсегда от женщин.

Слезы буквально лились из глаз Миш. Она держалась за живот и между приступами хохота хватала ртом воздух. Хэт терпеливо ждала, когда у Миш кончится истерика, которую сама же Хэт и спровоцировала, рассказав ей о своей попытке явить себя в неотразимом виде. Она ожидала, что Миш отреагирует так: либо задушит ее, либо увидит смешную сторону, тем более что и для того и для другого было достаточно оснований.

Хэт без всякого негодования смотрела на свою подругу, поскольку привыкла к тому, что Миш питается ее неудачами, особенно в последнее время, когда она поставляет ей самые пикантные ситуации.

Наконец бурное веселье Миш улеглось.

– Пожалуйста, пообещай мне, что это последняя попытка. Привязать себя к кровати! Ты, видно, совсем сошла с ума. – И Миш снова рассмеялась. – Подобные штуки выделывают те, кто состоит в браке лет сорок и хочет оживить однообразную сексуальную жизнь, а не привлекательные женщины вроде тебя, которым следовало бы знать, что к чему. Такое советуют делать садомазохистам, которые звонят в дневные телешоу и рассказывают ужасы о том, что их мужья ими больше не интересуются, – продолжала Миш.

– Знаю, знаю. Но Джимми как-то спросил, привязывали ли меня когда-нибудь, а я вдруг вспомнила, что Присцилла говорила… – Хэт умолкла.

– Возможно, Джимми и впрямь понравилось бы увидеть тебя в таком виде – ты знаешь мужчин. Но один раз привязаться к кровати – еще не основание для того, чтобы соединиться на всю жизнь, так ведь? Я хочу сказать, что в замужестве, чтобы выставить себя в наилучшем виде, нет нужды в подарочной ленте. Ночь безумной любви – это прекрасно, но она не избавит тебя от проблем, с которыми столкнулся сейчас Джимми. А ведь есть еще еженедельные посещения «Сейнзбериз»,[18]работа и объяснения, на какой конец тюбика нажимать, чтобы выдавить зубную пасту. Все это не возникает волшебным образом после одного вечера садомазохистских усилий, не так ли? Хэт пожала плечами.

– Ты бы все-таки определилась – он нужен тебе на всю жизнь или только для свадьбы. Потому что вернуться – теоретически, по крайней мере – он может только в том случае, если необходим на всю жизнь. Знаешь, как говорят: не желай слишком сильно, а то получишь то, что желаешь.

Хэт никогда раньше не слышала этих мудрых слов, но ее неприятно кольнула мысль, что они будто специально придуманы для нее и ее мании. Она тут же выбросила их из головы: эта философия не для нее. И тем не менее набат тревожно зазвучал, хотя и далеко. Возможно, ей гораздо больше хочется выйти за Джимми, чем женить его на себе. Есть о чем подумать.

На следующий день Хэт нужно было заниматься садом Присциллы, и отправилась она туда с тяжелым сердцем. Вопреки всем своим ожиданиям, она начала терять веру. Потерпев неудачу в так и не состоявшейся гладиаторской схватке, она чувствовала себя довольно мрачно: как будто положила все яйца в одну корзину, где они и разбились. Как вернуть Джимми к свадьбе за оставшийся месяц, она не знала. Полную дуру из себя сделала, а бывшего жениха так и не вернула. Лишь пару минут его видела и не успела, естественно, уговорить на ней жениться. Сама судьба против них… нет, против нее. Джимми гордо удалился, не удостоив Хэт взглядом.

Она подъехала к дому Присциллы и с трудом припарковала свой пикап на стоянке, где хватало места для любой нормальной машины, но с ее манерой вождения это оказалось не проще, чем если бы пришлось управлять хлипкой тележкой, доверху набитой продуктами. Ситуацию, а также ее настроение усугубляло то, что шел сильный дождь. Хэт меньше всего на свете хотелось заниматься зеленой изгородью, и она, решив переждать дождь, направилась к дому.

– Эй, есть кто-нибудь? – крикнула она, подойдя к задней двери, которую, несмотря на советы всех своих друзей, Присцилла никогда не запирала.

До сих пор эта философия ее не подводила: дом пока не ограбили. Присцилла верила в то, что плохое происходит только с теми, кто его ждет. Хэт со своим горем стала думать в последнее время точно так же.

– Это ты, Хэт?

– Да.

– Сейчас спущусь, – отозвалась хозяйка дома с верхней площадки.

Хэт прошла по коридору на кухню, удивляясь, почему Присциллу абсолютно не волнует то, что в дом может прокрасться какой-нибудь псих с топором и зарубить ее насмерть. С этими нездоровыми мыслями Хэт вошла на кухню и вздрогнула, заметив за столом незнакомого человека. Не заметив ни пены на губах, ни мачете в руках, Хэт успокоилась. Незнакомцем была женщина. Она курила сигарету и листала старый экземпляр «Vogue» – Присцилла хранила все журналы, которые когда-то покупала. Попадались среди них и номера пятидесятых годов, и в них можно было увидеть Присциллу в зените ее славы.

– Привет, – сказала Хэт.

– Глория, – ответила девушка и, поднявшись, протянула тонкую, изящную руку.

Хэт пожала ее.

У Глории был темный, средиземноморский цвет лица, большие черные глаза и копна блестящих темно-каштановых волос. Роста в ней было около шести футов. Интересно, откуда она взялась, подумала Хэт. Вряд ли это пассия Джерри, если, конечно, она не фантастически удачливый трансвестит.