— Мне надоело это нытье. Вован, заткни ее…

Почувствовал, как к горлу подкатывает ярость. Та самая, не поддающаяся контролю, которого я всегда добивался. И именно в такие моменты ты понимаешь, что, дьявол раздери, но тебя можно чем-то пробить, от чего злость становилась еще сильнее.

— Совсем долбанулись, идиоты? Вы что творите? Отпустите девку, в кабаке за углом сговорчивых дохрена…

От неожиданности они резко повернулись в мои сторону и на секунду замерли. В глазах — испуг. Именно он в считанные моменты пришел на смену непониманию, что за беспредельщик решил им помешать.

— Граф, да не кипятись. Она сама пришла. Нефиг строить из себя целку. Хорошие девочки сюда не попадают… — попытка дать слабый отпор прозвучала жалко, но я понимал, что внутри они оба уже кипят.

— Я, бл***, сказал, оставили девку и умотали отсюда. Или снесу башку нахрен. Монгол — выведи этих идиотов, или будешь драить стены от их мозгов.

Последующие несколько десятков секунд словно растянулись во времени. За такие короткие мгновения можно увидеть, с какой скоростью сменяют друг друга в немой дуэли человеческие эмоции. Моя ярость — их ненависть, моя злость — их гнев, мое раздражение — их возмущение. И, обида, тихая и едкая, что пришлось послушаться, и поджав хвост, сделать, как я сказал.

Какими ущербными ублюдками надо быть, чтобы выбивать секс силой. В их случае лучше смерть, чем зона с такой статьей: там, в разговоре "по понятиям" у них не будет ни пушки, ни денег на откуп, только собственный зад как последняя разменная монета.

Из квартиры ушли все, и сейчас я смотрел на девушку, которая забилась в угол. Она стучала зубами и тряслась в ознобе, руки дрожали, словно ее вышвырнули голышом на мороз. Было в ней что-то такое невесомое, хрупкое, нежное, от чего мне вдруг захотелось рывком прижать ее к себе и долго гладить по тонким светлым волосам, успокаивая.

Она заметила, что я наблюдаю за ней, и готова была вот-вот забиться в истерике. Понятная реакция. Кто знает, кем окажусь я: ее спасителем или еще худшим кошмаром? Она натянула одеяло до самого подбородка, пытаясь, скорее, показать, что ищет защиты, чем прикрыться. Мне и самому было некомфортно, хотелось как можно быстрее со всем этим покончить. Одно дело — говорить с теми, кто понимает язык силы и приказов, а совсем другое — когда от тебя ждут поддержки. В первом случае каждый знает свою роль и даже сценарий, во втором все походит на полную импровизацию.

— Как тебя зовут?

— Ллл… Ллена — она еле справлялась с паникой, — пожалуйста… отпустите меня… я… я обещаю, — по щекам побежали слезы, она размазывала их по лицу, и они смешивались с кровью, которая только начала подсыхать…

— Лена, успокойся. Тебя никто больше не тронет. Иди, умойся, и я отвезу тебя домой… — я сделал шаг вперед и увидел, как она дернулась, позади была стена, но она пыталась еще сильнее вжаться в нее, чтобы отстраниться.

— Я буду молчать… я никому не скажу… Боже… Пожалуйста… Умоляю, отпустите… — она словно не слышала всего того, что я говорил ей, повторяя одно и то же.

Черт возьми. Вот только этого мне сейчас не хватало. Что с ней делать, ума не приложу. Я понимал, что ее нужно встряхнуть, вывести из ступора, в который она погружалась все глубже. Вышел из комнаты и направился на кухню. На столе куча стаканов и окурков, которые вываливались из жестяной банки с надписью "Кофе". В шкафу стояла бутылка виски — странно, как она до сих пор оказалась нетронутой. Сорвал акцизную марку, размышляя о том, откуда у Монгола элитное пойло, обычно они глушили какую-то паленую дрянь, и налил полбокала. Вернулся в комнату и быстрым, уверенным шагом направился к Лене.

Тогда она мне казалась испуганным и несчастным ребенком… я даже представить себе не мог, что спустя несколько часов буду смотреть, как она заплетает волосы в косу и думать о том, насколько красивые и огромные ее голубые глаза, точеные скулы и длинные ресницы, а спустя день, в суете привычных проблем и разборок, мне захочется снова ее увидеть. Бросить все к чертовой матери и поехать к универу. Забрать. Повезти в ресторан. Смотреть, как ест шоколадное пирожное, как улыбается мне и что-то рассказывает, поправляя светлые пряди за ухо, и понимать, что захочу увидеть ее и завтра, и послезавтра.

Я мог получить любую женщину, любую, без преувеличения, а захотел именно эту девочку. До дрожи, до навязчивого голода и ломоты во всем теле. Такую настоящую, не фальшивую, не тронутую гнилью столичной молодежи. Касался ее рук и меня простреливало от навязчивого желания касаться ее везде. Целовал в губы и понимал, что готов душу дьяволу продать, чтобы целовать снова и снова. Увидел впервые, как в наслаждении закатываются ее глаза, услышал, как она всхлипывает и выдыхает со стоном мое имя, почувствовал ее всю губами, пальцами, кожей… и увяз. Влип по самые уши. Я хотел ее рядом. Я хотел ее во всех смыслах этого слова. Двадцать четыре часа в сутки.

* * *

Я понимала, что все мои действия смешны и нелепы, упорно искала стог сена, в котором можно потеряться, но я далеко не иголка и, если будет нужно, то он спалит сено и найдет меня. Сейчас, спустя тринадцать лет, ему это стало нужно. Нам почему-то кажется, что если мы сменим номер телефона, место жительства и даже работу — то мы в безопасности. Пресловутый страус — классика на все времена, нестареющий бренд человеческого идиотизма. Когда-то я поступила именно так. Первое время мне казалось, что это идеальный выход из ситуации. Что никакого другого выхода у меня нет. Да, я сбежала от него, если это можно так назвать, но я так и не сбежала от самой себя.

Я даже надеялась в тайне, что ОН найдет меня и вернет обратно. Я хотела этого так же сильно, как и нашего ребенка. Я еще верила в чудеса. Наивная.

Ведь мой мужчина такой сильный, могущественный, почти Бог или Дьявол. Только я не учла одного — для того, чтобы искать, нужно иметь желание найти, а у Андрея Воронова гордость стояла превыше этих самых желаний, если оно, это желание, вообще у него было, и через время я начала его за это ненавидеть. За то, что живу в шикарной квартире, купленной на деньги его отца, за то, что Карина ходит в частную школу, которая не по карману "простым смертным", а я работаю в престижной редакции и на мой счет каждый месяц "капает" одна и та же сумма на протяжении всех тринадцати лет. Я ненавидела и его, и себя. Меня купили, точнее, мое молчание и обещание не претендовать на кусок империи Вороновых. А я и не собиралась. Я просто его любила. Я так безумно любила, что до сих пор вздрагиваю от этого имени, до сих пор не слушаю музыку, напоминающую о нас, и до сих пор так и не смогла никем его заменить. Я не хотела от них брать ни копейки. Но я взяла. Да, взяла, когда поняла, что никто меня искать не будет, что он уехал, а я, как в дешевом сериале, осталась одна с ребенком на руках. Мне нужно было кормить дочь и думать о ее будущем, а не возвращаться к тетке в деревню с приплодом и позором. Иногда под утро, когда в очередной раз не могла заснуть, несмотря на усталость, я думала о нем… Не проходило и дня, чтоб не думала. Все тринадцать лет. Старалась и не могла его забыть, да и как забыть, когда Карина так на него похожа? Не только внешне, но и характером. Бесконечное напоминание. Да и никто не мог сравниться с ним ни в чем. Очень редко мужчина может сочетать в себе все, что могла бы пожелать женщина. Даже сейчас я это понимаю. Особенно сейчас — с высоты возраста и опыта. С высоты других отношений, других мужчин и осознания, что не способна я еще кого-то полюбить. Да и не бывает любви. Наивная Леночка Градова в нее верила, а я уже давно — нет.