– Не знаю, – покачал головой патриарх. – Я попробую, но его душа для меня потемки.

– Чую, это Шуйские воду баламутят. Они любят и умеют. Они опасны. Нужно спешить.

3 мая 1604 года, Москва

Патриарх не успел.

Пока он телился и собирался с мыслями в лучших традициях эпохи, на Дмитрия совершили покушение…

Уже вполне привычно – на выходе из лавки.

– Бей! – раздался знакомый скрежещущий голос, которым кто-то из казаков переговаривался из-за забора возле подворья Московской компании.

Дмитрий отреагировал рефлекторно. Сначала дернулся в сторону, заваливаясь за большую бочку. Потом услышал выстрелы. И только потом подумал. Почему? Леший его знает. Жизнь в этой эпохе его стремительно меняла.

Били откуда-то с крыши.

Секунда. Вторая. Третья.

Царевич рывком выскочил из-за бочки.

Бах! Бах!

Ударили в стену лавки две пули.

Выхватил нарезной пуффер. Разворот. И…

Он встретился взглядом с казаком, что возвышался над крышей дома, стоявшего напротив выхода из лавки. Между Дмитрием и казаком было метров двадцать от силы. Сухое, обветренное лицо с загрубевшей кожей и грубой седой щетиной. Пронзительные голубые глаза. Плотно сжатые губы.

В руках казака была фитильная пищаль, изготовленная к бою и наведенная на Дмитрия. С такого расстояния опытный стрелок и из столь доисторического карамультука не промахнется. Царевич же держал нарезной пуффер – легкий пистолет с колесцовым замком.

Эскорт Дмитрия частью был убит, частью ранен. Казаки явно поначалу ударили мушкетонами, зачистив площадку крупной картечью. Чтобы разом вывести из боя всех, кто мог помешать делу.

Царевич улыбнулся.

«Вот теперь точно конец, – пронеслось у него в голове. – Этого пристрелю, так те перезарядятся и добьют. Не уйти. Не победить. Не выжить».

– Снова бежать по лезвию бритвы? – громко произнес Дмитрий, шагнув вперед. – Словно загнанный зверь, не считая потерь, и вновь рисковать собой? Может, лучше лежать тенью забытой на горячем песке, от страстей вдалеке, где царят тишина и вечный покой?

– Что? – удивленно переспросил сдавленным голосом перепуганный владелец лавки.

– Пусть пророчит мне ветер северный беду! – повысив голос, продолжил Дмитрий, сделав еще один шаг вперед. – Я пройду и через это, но себе не изменю! Ветер, бей сильнее! Раздувай огонь в крови! Дух мятежный, непокорный, дай мне знать, что впереди! Чтобы жить вопреки![40]

Дмитрий сделал еще шаг. Замолчал. И, демонстративно отведя пуффер чуть в сторону, нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Пуля ушла в деревянную балку, выбив щепу. Казак даже бровью не повел. Видно, что обстрелянный.

– Давай! – крикнул Дмитрий с улыбкой. – Я давно уже должен умереть. Исправь эту оплошность мирозданья!

Парень, разумеется, имел в виду то, что вообще удивительно, как он выжил. В первые же дни его должны были убить и ограбить. А так – год уже минул. А это много, очень много. Казак же, как и все на улице, что слышали слова Дмитрия, подумали о том, что тогда, в 1591 году, он должен был умереть от рук убийц.

Секунд десять прошло.

Царевич стоял открыто, разведя руки в стороны. Он улыбался и с каким-то озорным вызовом смотрел противнику в глаза.

Ствол пищали дрогнул, чуть ушел вниз, и казак выжал спусковой крючок.

Бах!

Пуля ударила в землю в шаге от Дмитрия. Царевич даже не вздрогнул. Лишь скосился с некоторым сожалением вниз, словно не по душе ему пришлось, что пуля не в него ударила.

– Шо, убил? – раздалось с противоположного ската крыши.

– Ни, – проскрежетал в ответ тот казак, что целил из пищали в Дмитрия.

– А шо так?

– Так куля не бере… – произнес казак и криво улыбнулся, не сводя глаз с Дмитрия.

– Шо?! – воскликнул кто-то с той стороны, и над крышей появилось несколько чубатых голов. Глянули удивленными глазами, да шустро «растворились в тумане», повинуясь приказу главного.

А Дмитрий начал оказывать первую помощь раненым. Помощник в этих делах из него был невеликий, но хоть как-то себя занять требовалось. Ибо его начало отпускать… и потряхивать.

«Может, меня так брак с Ксенией пугает? – подумал он, пытаясь хоть как-то проанализировать свои поступки. – Ну, не красавица. Совсем. Ну и ничего страшного. Любовниц-то никто не запрещает иметь… Да и отравят ее быстро. Под пули-то на кой бес полез? Вот, блин, я дурень…»

4 мая 1604 года, Москва

Взъерошенный Дмитрий прибыл в Кремль и в весьма подавленном настроении, отправился к себе. Кто-то уже пустил слух о том, что его убили, поэтому пришлось лично разгонять толпу, устремившуюся к Кремлю. Там уже ворота закрыли и готовились то ли к осаде, то ли черт знает к чему. Он даже слегка охрип, когда кричал, уверяя людей, что убийцы и пустили слух, чтобы честных христиан на богопротивное дело подбить, а самим под шумок зло какое сотворить. Ну и так далее, и тому подобное.

Послушали.

Разошлись.

Поговаривают, что еще и зачинщиков побили. Но Дмитрия это мало волновало. Те знали, на что шли. В таких делах и убить могут.

Царь лично встретил царевича, будучи сильно взволнованным.

– Бунтовщики пошли обедать, – буркнул Дима и направился к себе. Это нападение выбило парня из колеи. Требовалось отдохнуть. Побыть в тишине. Подумать. Ну и напиться в хлам, хотя для него такие методы самолечения были обычно не характерны. Нет, конечно, очень удобно. Взял несколько бутылок водки, и ты уже заядлый психотерапевт. Одна беда – не от всего и не всегда помогает. Да и водку он не любил…

В тот день больше ни царь, ни прочие его не дергали, как тот и просил. Однако наутро пришел патриарх. С первыми петухами. Ну а что? Формально-то просьба выполнена. Да и поговорить стоило. Больше тянуть и откладывать он попросту не мог. Боялся. Особенно на фоне того, что ему рассказали про то покушение. Да и слухи по Москве снова ходили один чудней другого.

– Иди к черту! – буркнул Дмитрий, увидев на пороге комнаты Иова. – Никого не хочу видеть!

– Нам нужно поговорить.

– Я пьян, – нахмурился царевич, вставая. – О чем можно говорить с пьяным?