Я пригляделась к девочке. На лице у нее проступал страх.

— Так вы не хотите котенка?

— Пожалуй, нет. Что с тобой?

Марико встала. Я подошла вплотную к иве. Невдалеке виднелся домик, его крыша темнела на фоне неба. Из темноты донеслись шаги убегавшей Марико.

* * *

Подойдя к двери домика, я услышала изнутри сердитый голос Сатико. Когда я вошла, обе повернулись ко мне. Сатико стояла посередине комнаты, ее дочь перед ней. При свете фонаря лицо Сатико с тщательно наложенной на него косметикой походило на маску.

— Боюсь, что Марико доставила вам беспокойство, — обратилась она ко мне.

— Ну да, она выбежала наружу…

— Извинись перед Эцуко-сан. — Сатико грубо дернула дочь за руку.

— Я снова туда хочу.

— Шагу не сделаешь. А ну, проси прощения.

— Хочу на улицу.

Свободной рукой Сатико с силой шлепнула по бедру дочери.

— Ну же, извинись перед Эцуко-сан.

На глазах у Марико выступили слезы. Она мельком глянула на меня, потом повернулась к матери:

— Почему ты всегда уезжаешь?

Сатико предостерегающе занесла над ней руку.

— Почему ты всегда уезжаешь с Фрэнком-сан?

— Ты собираешься извиниться?

— Фрэнк-сан писается как свинья. Как свинья в канаве.

Сатико замерла со все еще поднятой рукой, глядя на дочку.

— Он пьет свою мочу.

— Замолчи.

— Он пьет свою мочу и гадит себе в постель.

Сатико, не шелохнувшись, смотрела на дочку.

— Он пьет свою мочу. — Марико высвободила руку и с беззаботным видом пересекла комнату. На пороге она обернулась в сторону матери: — Он писается как свинья, — повторила она и шагнула в темноту.

Сатико не сводила глаз с двери, явно забыв о моем присутствии.

— Кому-то из нас пойти за ней? — выждав, спросила я.

Сатико, посмотрев на меня, как будто немного успокоилась.

— Нет, — сказала она и села. — Оставим ее.

— Но уже очень поздно.

— Оставим ее. Захочет — вернется.

Чайник на плите пускал пар. Сатико сняла его с огня и стала заваривать чай. Я, глядя на нее, тихо спросила:

— Вы нашли своего друга?

— Да, Эцуко. Я его нашла. — Готовя чай, она смотрела в сторону, потом сказала: — Спасибо вам огромное, что пришли сегодня вечером. Извините меня, пожалуйста, за Марико.

Я пристально наблюдала за Сатико.

— Какие у вас теперь планы?

— Планы? — Сатико наполнила заварной чайник, а оставшуюся воду выплеснула на огонь. — Эцуко, я уже много раз вам повторяла, что самое важное для меня — это благополучие дочери. Это должно стоять на первом месте. В конце концов, я мать. А не какая-то официантка из бара, плюющая на приличия. Я мать, и главное для меня — интересы дочери.

— Конечно.

— Я собираюсь написать дяде. Сообщу, где нахожусь, и опишу мои теперешние обстоятельства настолько, насколько он вправе о них знать. Далее, если он пожелает, обсудим возможности нашего возвращения к нему. — Сатико взяла заварной чайник обеими руками и принялась легонько его встряхивать. — Собственно говоря, Эцуко, я даже рада, что все вышло именно так. Представьте, какой травмой для моей дочери было бы оказаться в стране, где все чужие, в стране, где полно американов. И вдруг заиметь отцом американа — представьте, как это сбило бы ее с толку. Вы понимаете, о чем я говорю, Эцуко? Ей и без того выпало в жизни немало расстройств, она вполне заслуживает того, чтобы где-нибудь устроиться прочно. Даже хорошо, что дела обернулись именно так.

Я пробормотала что-то в знак согласия.

— Дети, Эцуко, — продолжала Сатико, — это прежде всего ответственность. Вы скоро сами в этом убедитесь. А он именно этого как раз и боялся, это было яснее ясного. Он боялся Марико. А этого я, Эцуко, не могу допустить. Дочь у меня на первом месте. И очень хорошо, что дела обернулись именно так. — Она по-прежнему покачивала в руках заварной чайник.

— Это, должно быть, очень вас огорчает, — сказала я, помолчав.

— Огорчает? — Сатико рассмеялась. — Эцуко, неужели вы воображаете, будто меня могут огорчить подобные пустяки? Когда я была в вашем возрасте — это было возможно. Но не теперь. Я за последние годы прошла через слишком многое. Во всяком случае, ожидала, что именно так и случится. О да, я ничуть не удивлена. Я этого ждала. Прошлый раз, в Токио, произошло то же самое. Он исчез и растратил все наши деньги, пропил начисто за три дня. Там и моих денег было немало. А знаете, Эцуко, что я работала горничной в отеле? Да, горничной. Но я не жаловалась, мы скопили уже достаточно: еще несколько недель — и могли сесть на корабль в Америку. Но тогда он все пропил. Я неделями на карачках скребла полы, а он пропил все за три дня. И вот теперь он опять там — с грошовой девкой из бара. Могу ли я передать будущее дочери в руки такого человека? Я мать, и моя дочь для меня главное. Мы снова замолчали. Сатико поставила заварной чайник перед собой и стала на него смотреть.

— Я надеюсь, ваш дядя проявит понимание, — сказала я.

Сатико пожала плечами.

— Что касается моего дяди, Эцуко, мы все с ним обсудим. Я готова на это пойти ради Марико. Если помочь он не захочет, я найду какой-то другой путь. Во всяком случае, не намерена сопровождать в Америку иностранца-пропойцу. Я просто счастлива, что он нашел девку из бара — чтобы с ней собутыльничать: они, уверена, друг друга стоят. А что до меня, то я собираюсь сделать для Марико все, что в моих силах, это мое решение.

Сатико еще некоторое время смотрела на заварной чайник, потом вздохнула и распрямилась. Она подошла к окну и выглянула в темноту.

— Нам нужно пойти и поискать ее? — спросила я.

— Нет, — отозвалась Сатико, не отводя глаз от окна. — Она скоро вернется. Пусть побудет там, если ей того хочется.

* * *

Теперь мне остается только сожалеть о моем отношении к Кэйко. В конце концов, здесь, в этой стране, нет ничего неожиданного в желании молодой женщины такого возраста уйти из дома. Единственное, чего я сумела добиться, это, по-видимому, лишь полной уверенности в том, что с окончательным отъездом — уже почти шесть лет тому назад — Кэйко порвала со мной всякие связи. Но тогда я и представить себе не могла, что она столь быстро окажется недосягаемой: я могла только предвидеть, что моя дочь, не бывшая счастливой дома, не сумеет совладать с внешним миром. Я так яростно ей противилась ради нее же самой.

В то утро — на пятый день визита Ники — я проснулась очень рано. Первое, что я осознала: прежнего шума дождя, как в прошлые ночи и утра, слышно не было. Потом мне припомнилось, что именно меня разбудило.