Я стоял, смотрел в окно. Мы только отъехали от станции Армавир, на горе виднелся Форштадт, а вот там, чуть ниже по течению Кубани, Прочноокоп, или, как раньше называлась, Прочноокопская станица. На Форштадте стояли пушки, когда-то они прочно защищали окопы. Ещё ниже, за мостом через Кубань, на пригорке, был поставлен памятник Пушкину. Своеобразный бюст Пушкина на высокой колонне. Говорят, доподлинно известно, что именно на этом месте бывал Пушкин, который писал: «Я здесь стоял, красой Кубани любовался». На самом деле как раз с того места и видно всю красоту Кубани. Правый берег здесь возвышен на довольно приличную высоту, наверное, метров на сто, а может быть, и выше. Там открывается панорама на Новокубанск, на Армавир и на станицу Новокубанскую, открывается вид и на посёлки, и на хутора…

Поезд двигался, а я смотрел в окно. Двигались примерно параллельно Кубани. Вот сейчас проехали станцию Кубанская – это город Новокубанск, а дальше там за Новокубанском идёт конезавод «Восход», биофабрика – все они практически на реке Кубани находятся.

Промелькнули следующие станции: Отрада Кубанская, Гулькевичи…

И вот на горе показалась самая большая, как я считаю, станица Кавказская. Город Кропоткин, а станция называется Кавказская. Я даже не знаю, почему так. Очевидно, Кавказская станция была в честь станицы названа, но точно я не знаю. На этой станции обычно долгая остановка. Когда поезд стал подходить, людей на перроне не было. Я вышел на перрон, немного погулял. Смотрю, идут два человека. У одного в руках сумка, второй с чемоданом. Они о чём-то разговаривают, подходят к нашему вагону и заходят. Я не обратил внимания, какие у них места, хотя можно было и услышать – я был недалеко.

Когда зашёл в вагон, то в моём купе был один из этих мужчин. Теперь нас уже было двое в вагоне. Интересно всё-таки компьютеры работают. Вагон весь пустой, а билет дали именно в моё купе. Мы познакомились. Этот мужчина сказал, что он «замыкался», как он выразился, ещё не обедал, так что ужасно хочет есть. Попросил меня составить ему компанию. Компанию мне не очень хотелось составлять. Потому что он сейчас, конечно, достанет бутылку, в лучшем случае водку или коньяк, а то самогонку или собственное вино. Начнёт хвалить и будет говорить, что это экологически чисто, полезно и прочее. Мне совершенно не хотелось выпивать. Да и вообще, в поезде я практически никогда не выпивал, даже будучи молодым.

Предвидя это, я начал отказываться. Он разложил на столе всё, что у него было. А было у него достаточно: и рыба, и мясо, и овощи разные.

– Ладно, давай, не стесняйся, присаживайся.

– Да вот мне тоже брат кое-что передал…

– Это ты оставь! Где это тебе передали?

– В Армавире.

– А что, у тебя там брат живёт?

– Не в Армавире, а в Новокубанске.

– Да? В Новокубанске? – он посмотрел внимательно на меня, а потом спрашивает: – А сам-то ты откуда?

– Я тоже из Новокубанска

– А едешь куда?

– Домой еду, в Питер

– Как? Из Новокубанска в Питер?

– Из Новокубанска я давно уже уехал.

– А ты что, родом из Новокубанска?

– Да, я в Новокубанске родился.

– А в Питере как оказался?

– В Питер поехал учиться, да там и остался.

Он снова оглядел меня, а потом спросил:

– Слушай, а ты из Новокубанска после школы сразу уехал?

– Нет, я два года там ещё работал.

– А ты, часом, не на радиоузле работал?

– Да! На радиоузле.

– А в Пригородный ты не проводил радио?

Пригородный – это недалеко от нашего городка посёлок. Там было не очень много домов, света у них в то время не было, люди пользовались керосиновыми лампами. Радио было проведено давно, практически сразу после войны. Свет не проводили, столбы уже были гнилые, провода ржавые, контакта нигде практически не было на скрутках. Так что у них радио почти не работало. Я тогда работал ещё монтёром. Были выделены столбы новые, и мне помогли поставить их, а провода натягивал я один. Там было много мальчишек. Они, конечно, около меня крутились, я им давал когти, показывал, как по столбам лазить. Многие пытались, но их босые ноги выскакивали с когтей. Не у всех получалось залезть на столб, но, тем не менее, они старались. Я несколько дней занимался проводкой, и всё время вокруг меня была гурьба детей, которые с удовольствием мне помогали: если я о чём-то их просил, то подавали. Мальчишки есть мальчишки. Естественно, им было всё это интересно.

Когда я закончил замену проводов воздушной линии, то радио у всех заработало хорошо. Люди с благодарностью относились ко мне. Все угощали меня, кормили, самогонки все хотели налить. Самогонка там была почти в каждом доме. От этого я, конечно, отказывался. Иногда с удовольствием обедал, потому что там умели готовить, особенно борщи…

– Проводил, – ответил я на вопрос моего попутчика.

– То-то я и смотрю, что знакомое лицо. Я же с Пригородного! Ты, конечно, постарше был, а мне было тогда лет тринадцать. Я с такой завистью на тебя тогда смотрел, как ты ловко лазил по столбам. С мальчишками ты был в хороших отношениях, ни на кого не кричал, никого не отталкивал, как другие монтёры, которые приезжали… А ты и когти давал, показывал, как надо цепляться, лазить, поясом пристёгиваться, как провода скручивать и подкручивать… Мы тогда с завистью на тебя смотрели, что вот, совсем молодой, тоже в нашей школе учился. Только закончил, а уже, пожалуйста, монтёр.

– Да, давно это было. Вы чем занимаетесь?

– Чем мы занимаемся? Мы колхозники. Я школу окончил. После школы в институт на заочное пошёл. Нас пять человек было у матери, отец погиб в войну. Она в сельском хозяйстве работала. Вспомнишь, иногда и на хлеб денег не хватало, а уж тем более на то, чтобы куда-то ехать учиться. Поэтому на заочном учился. Потом армия. С армии пришёл, так же в колхозе работал. Всё нормально, жизнь текла своим чередом, пока не началась перестройка… Перестройка ещё ничего, но когда начали разваливать колхозы… Зачем разваливать было? Хозяйство налаженное, народ привык, работал. Нет! Давай, выделяй паи… – он вздохнул с грустью и продолжал: – Меня уже к тому времени выбрали председателем…

…Приятель у меня был заместителем. Видели мы, что в соседних колхозах пошли, как говорится, впереди паровоза, правительственное постановление выполнять. Разделили паи, всем повыделили, а что получилось в итоге?! Пай за бутылку водки скупали. Появились посредники, чёрт знает какие. Народ спаивали и отбиралиу них всё… Получились одни бомжи да алкаши. Мы сидели с замом и думали, как не допустить такое с нашим колхозом. Что греха таить? И у нас выпивали, и колхозники выпивали, и мы иногда… А здесь, понимаешь, что получается – дай ему пай сейчас, как просят, раздели земли и имущество… Фермеры, фермеры. Он будет работать, а чем он будет работать? Лопатой?! Лопатой много не наработаешь! Это хорошо слушать, что там, за бугром, у фермеров всё есть: и мини-трактора, и всё что угодно. А у нас что? «Беларусь», и тот разваливающийся. Мы думали-думали с замом, как из этого положения выйти, как не развалить колхоз? А народ-то что? Радио слушает, телевизоры. По телевизору показывают, что фермеры стали хорошо жить, всё у них получается. Думаем мы, думаем, а надумать ничего не можем. Напились с ним в итоге так, что даже не помню, как домой пришёл.