– Я пошлю официантку, – вмешался Герхард.

– Не желаю, чтобы незнакомые люди видели меня раздетой, Герхард! Кристина в состоянии мне помочь.

Герхард замолчал, заметив негодование Рейчел, и та потянула подругу за собой.

Оказавшись в дамской комнате, Кристина направилась к умывальнику, но Рейчел увлекла ее на диван.

– У нас мало времени. Скорее всего, у нас не будет другой возможности поговорить наедине. Прости, что не поверила тебе, Кристина. Прости… я не знала о приказе, не знала о том, что детей… – Рейчел не могла подобрать слова. – Я хочу помочь тебе, помочь Амели, только не знаю, как вывезти ее из страны.

Кристина покачала головой.

– Герхард выдвинул мне ультиматум: до субботы я должна отвезти Амели в Бранденбург, после того как он вернется из очередной поездки во Франкфурт. Или он сам ее отвезет. Понятия не имею, что делать. Как его остановить? – Ее глаза наполнились слезами. – Он ни за что не позволит мне отдать дочь в другую семью… не позволит вывезти ее из страны. Он говорит, что Амели нужно отослать – никаких «концов», которые могли бы подвергнуть сомнению его родословную.

– Неужели у тебя нет человека, который мог бы ее забрать? Спрятать?

По щекам Кристины потекли слезы отчаяния.

– Никого. Я точно знаю: в живых Герхард ее не оставит. А долго ее прятать я не могу. Все боятся. Соседи доносят на соседей. Дети из гитлерюгенда стучат на братьев и сестер, родителей, учителей. – Она закрыла лицо руками. – Моя бедняжка Амели!

«Немцы не могут быть такими бессердечными – они не могут знать обо всем и потакать этому!» Но не они одни были слепы, и Рейчел это понимала. Еще никогда она не чувствовала себя такой беспомощной, связанной по рукам и ногам. Рейчел не видела выхода. Она в отчаянии взъерошила волосы.

Что сказал ей Джейсон Янг? «Я ничем не смогу вам помочь, если вы сами не пожелаете снять розовые очки…»

«Что ж, мистер Янг, я сняла очки. Покажите, чем можете мне помочь, – я готова вас выслушать».

– Кристина, нельзя сдаваться. Успокой Герхарда, чтобы он не волновался. Пообещай, что к концу недели отвезешь Амели в центр. Скажи, что просто хочешь провести с ней еще несколько дней.

– С ума сошла? Я не могу!

– Ты не можешь, но я знаю человека, который – возможно – окажется настолько безумным, что поможет нам. Давай адрес центра.

* * *

Когда они вернулись в гостиницу, отец Рейчел был не в настроении разговаривать.

– Ты нас обоих поставила в неудобное положение. Никогда не думал, что ты такая неловкая. Складывалось впечатление, будто ты старалась меня унизить.

– Тем, что уронила бокал? Отец, подмочена моя юбка, а не твоя репутация. С нами были только Герхард и Кристина. Какое это имеет значение?

– Огромное! – отрезал он, постукивая сигаретой по серебряному портмоне, и настолько увлекся, что раздавил ее кончик.

В это мгновение Рейчел стало ужасно жаль отца, но она не смогла сдержаться. От этого зависела жизнь Амели.

– Отец, я хотела бы забрать Амели с нами в Америку.

– Что?

– Я хотела бы забрать Амели, – мягко настаивала она. – Ты слышал, что говорил Герхард. Сейчас в Германии нет места для глухого ребенка. В Нью-Йорке мы могли бы обеспечить ей необходимую помощь. Там есть школы для глухих детей.

– Рейчел, не вмешивайся. Это не твое дело.

– Я же ничего у тебя не прошу, только помочь мне убедить Герхарда. Он уважает тебя и…

– Довольно! – Профессор никогда не повышал голос на дочь, поэтому такое неожиданное поведение сбило Рейчел с толку. – Не хочу с тобой спорить. Я спорил с половиной ученых-евгенистов Германии, и тщетно. – Морщины на его изможденном лице служили лучшим доказательством сказанного.

– В таком случае ты отлично знаешь, чем они занимаются. И понимаешь, что мы должны спасти Амели. Отец, она дочь Кристины!

– До нашего приезда ты не хотела даже слышать о Кристине.

– Я обиделась, когда она сбежала с Герхардом, не написав мне ни строчки. Но это не означает, что я хочу, чтобы этого ребенка убили!

Профессор упал на диван и, обхватив голову руками, наклонился вперед.

– Мы ничем тут не поможем. Ты понятия не имеешь о том, что на кону. Герхард сказал, что девочку отправят на лечение…

– Мы можем забрать ее с собой! Кристина мне как сестра!

– Она не твоя сестра! Она тебе не ровня! – взорвался отец.

Рейчел опустилась перед ним на колени.

– Я этого и не говорила. Отец, я не знаю, что обо всем этом думать; не знаю, во что верить. Знаю одно – детей убивать нельзя!

Крамер побледнел.

– Великие дела требуют особых жертв.

– Но это же не означает, что нужно убивать детей!

Он откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза.

– Грань тонка. Дело всей моей жизни – искоренить туберкулез, сделать человеческую расу сильнее. На благо людей. Я предполагал, что на благо и жертвы – стерилизация – только для тех, кто болен, чтобы они не передавали эту болезнь последующим поколениям. – Голос его дрожал.

– Тогда… – начала Рейчел.

Но он не дал ей сказать.

– Довольно. Больше ничего не говори. – Профессор открыл глаза, схватил ее за пальцы. – Над всем, что происходит здесь, я не властен. Нам есть о чем подумать, есть что обсудить.

– Что может быть лучше, чем…

– В присутствии моих коллег ты обязана намекать… нет, должна высказываться вполне определенно, что тебя интересует замужество, что вскоре ты намерена выйти замуж.

– Что?

– В противном случае они подумают… в противном случае они подумают, что ты ненормальная. В сегодняшней Германии важнее всего быть… казаться… здоровой, сильной и нормальной.

– Отец, это не обо мне!

Усталый, он подался вперед и настойчиво произнес:

– Ты ошибаешься. Как ты ошибаешься, Рейчел! Это именно о тебе – это всегда было и есть о тебе. Никогда этого не забывай!

Рейчел понимала, что именно так она и думала… всегда – ее вырастили с мыслью, что она лучшая. Но после того как девушка увидела отчаявшуюся Кристину и узнала, что ее глухой дочери собираются сделать эвтаназию, она стала задаваться вопросами.

– Ты же понимаешь, что были некие условия. Касающиеся тебя и твоего удочерения.

– Какие условия? Я гражданка Америки. Какое…

– По месту рождения ты еще и немка – и прекрасно об этом знаешь. Я сделаю для тебя все, что от меня зависит. Но ты должна быть готова…

– Готова к чему? – Рейчел чувствовала, как растет ее беспокойство.