– Полагаю, ты уже достаточно хорошо узнал, что представляет из себя Стюрбьерн Старки, – с ходу перешел к главному Добровук, глядя в глаза Добрыне. – Нельзя полагаться на этого человека в том деле, которое ты замышляешь, друже. Послушай моего совета, сажай дружину на ладьи и уходи на Готланд. Момент для этого наступил самый удобный.

– Недостойно это как-то, Добровук, бросать семью Стюрбьерна Старки на произвол судьбы, – поморщился Добрыня. – Ты же знаешь, что подле Торы и ее детей остались одни служанки, всех ее телохранителей и мужчин-слуг Стюрбьерн взял к себе на корабль. После понесенных потерь у Стюрбьерна каждый воин на счету. Поверь мне, друг мой, именно Стюрбьерн Старки и нужен нам, ибо он в своем стремлении к цели не страшится ни людей, ни богов.

Добровук покинул шатер Добрыни, не скрывая своего недовольства его отказом. Он не стал продолжать этот разговор, видя, что переубедить Добрыню ему все равно не удастся.

Тора вместе с детьми и служанками расположились в доме местного херсира Скули, сына Фроди. Херсирами назывались местные вожаки, выбираемые вольными бондами для отстаивания своих интересов перед лицом конунгов и ярлов. Если в обыденной жизни конунги и ярлы могли повелевать херсирами, то на тинге голос всякого херсира был равнозначен голосу любого конунга, поскольку решению тинга были обязаны подчиняться и знать и простолюдины.

Скули был многим обязан Стюрбьерну Старки, так как в прошлом он был его дружинником. В одном из походов Скули лишился левой ноги, отрубленной по колено боевой секирой. С той поры Скули осел на земле, обзавелся семьей и за оружие больше не брался. Приделав к обрубку левой ноги буковую деревяшку, Скули приноровился везде и всюду обходиться без палки. Он заметно хромал при ходьбе, но все же делал все дела по хозяйству сам, без посторонней помощи.

На обед Тора, как обычно, пригласила Добрыню.

Семья Скули и он сам всегда трапезничали в соседнем помещении, где был сложен очаг из больших камней.

Тора и Добрыня сидели вдвоем за столом, не считая рабыни Беры, которая приносила им очередные блюда из поварни и уносила объедки туда же. Судя по тому, что Бера постоянно находилась рядом с Торой, последняя полностью доверяла ей, ставя ее выше прочих своих рабынь. Добрыня успел заметить, что Тора может говорить о чем угодно в присутствии Беры, может и позлословить о ком-то, зная, что Бера никому не выдаст ее.

На этот раз Тора заговорила с Добрыней про его племянника Владимира.

– Владимиру уже четырнадцать лет, вот-вот исполнится пятнадцать, – молвила Тора, разрезая маленьким ножичком кусок жареной свинины, нашпигованной чесноком. – Пора бы уже подумать о выборе невесты для княжича Владимира. Тебе не кажется? – Тора бросила на Добрыню внимательный взгляд.

Добрыня насторожился и поставил на стол чашу с недопитым скиром, местным пивом из молочной сыворотки.

– Я и сам подумываю об этом, если честно, – проговорил он, – но… время для этого ныне не совсем удачное. Племяш мой живет изгнанником на Готланде. Никто из здешних конунгов не позарится на такого жениха. У Владимира же нет ни войска, ни удела княжеского.

– Я могу предложить невесту твоему племяннику, – сказала Тора, отправляя в рот маленький кусочек свинины. – Это моя дочь Алова, ведь ей уже одиннадцать лет. Внешне Алова недурна, ты сам ее видел. По отцу Алова происходит из рода свейских Инглингов, по матери она принадлежит к не менее славному роду Скьольдунгов, из коего вышли все знаменитые датские конунги. – Тора сделала паузу, прожевывая мясо, потом спросила: – Ну, что скажешь, Добрыня?

Замешательство Добрыни было недолгим.

– Для меня и Владимира было бы честью породниться с такими славными варяжскими родами, – ответил он. – Однако, Тора, должен признаться тебе, что Владимир является сыном рабыни. По сути дела, у него нет прав на княжеский стол в Киеве. А вот у его брата Ярополка такое право есть, ибо он рожден законной женой покойного Святослава Игоревича.

– Разве твоя сестра была рабыней? – Тора сделала удивленное лицо, взглянув на Добрыню.

– Мы с сестрой рождены не знатными, но свободными людьми, – пустился в разъяснения Добрыня, вертя в руках деревянную ложку. – Малушу приглядела княгиня Ольга, мать Святослава Игоревича, сделав ее своей ключницей. Ведь сестра моя в юности была на диво красива, вот токмо ростом невелика. По нашему обычаю человек, ставший ключником, приравнивается к холопам, то бишь добровольно становится рабом. В этом добровольном рабстве Малуша пробыла до самой смерти княгини Ольги. И Владимира Малуша родила от Святослава Игоревича, будучи ключницей.

– Но Святослав Игоревич признал же Владимира своим законным сыном и даже отдал ему в управление Новгород, – заметила Тора. – Это ведь что-то да значит?

– Конечно, – уверенным голосом заверил Добрыня свою собеседницу. – Для новгородских и киевских бояр Владимир есть истинный сын и наследник покойного Святослава Игоревича. Ему по закону полагается удел княжеский. Любой удел на Руси, кроме Киева, – негромко добавил Добрыня.

– А ты, как я понимаю, хочешь нарушить этот закон и посадить Владимира князем в Киеве, – усмехнулась Тора, не спуская с Добрыни своих красивых проницательных глаз. – Ты даже готов пожертвовать Ярополком ради этого. Так ли?

– Истинно, княгиня, – кивнул Добрыня. – Кому-то закон власть дает, а кто-то сам власть берет. Так было и будет.

– Я не вижу препятствий для брака моей дочери с княжичем Владимиром, – сказала Тора. – Мой отец тоже был рожден рабыней, а ныне он властвует над Данией и окрестными островами. Ты прав, Добрыня, власти достойны лишь сильные люди. Надеюсь, Владимир красив и статен, как и ты?

По устам Торы промелькнула еле заметная улыбка, а в ее серо-голубых глазах заискрились лукавые огоньки. Она словно давала понять взглядом Добрыне, что он совершенно в ее вкусе как мужчина.

– Племяш мой тебя не разочарует, княгиня, – промолвил Добрыня. – Статью и лицом Владимир в отца уродился, а тот был витязем видным.

Тора слегка наклонилась над столом, потянувшись за солонкой из потемневшего от времени серебра, в этот миг взгляд Добрыни скользнул за вырез ее белого льняного платья. Вырез этого легкого летнего одеяния был достаточно глубок и широк, почти полностью обнажая белые полные плечи Торы и открывая верхнюю часть неглубокой ложбинки между ее роскошными грудями, круглые соски которых явственно проступали сквозь тонкую ткань платья.

Добрыне было достаточно одного-единственного нескромного взгляда, чтобы понять, что у Торы нет под платьем нижней сорочицы. Догадка, тут же осенившая Добрыню, невольно пробудила в нем учащенное сердцебиение, и целый шквал не очень пристойных мыслей закрутился у него в голове. Тора была женщиной в самом соку, любое одеяние только подчеркивало ее красиво сложенную фигуру. И хотя талия у Торы была совсем не тонкая, но благодаря ширине бедер и дивной объемности груди она выглядела весьма привлекательно для мужского глаза.

Желая обрести подтверждение своей догадке, Добрыня, выходя вместе с Торой из дому, намеренно обнял ее сзади. Они находились в полутемных сенях, где вдоль стен стояли деревянные лари для самого разнообразного инвентаря, кроме них, там больше никого не было. Тора не только не вырвалась из слишком смелых объятий Добрыни, но даже позволила ему поцеловать себя в шею и уста. Ощутив, что Добрыня полон желания обладать ею, Тора шепнула ему, что будет ждать его в своей опочивальне, когда стемнеет.