Бульман недоуменно разглядывал мегафон, силясь понять, каким образом тот вдруг превратился в столь грозное оружие. И как всегда в таких случаях на Руси над головами пронесся страшный вопль «убивааают!». Он мгновенно достиг самых дальних рядов и, как всегда, оттуда к передним покатилось неудержимое и зловещее, как набат, «беееей!»

Толпа ударила сразу по всем направлениям. Сбитый с ног Бульман еще успел увидеть, словно взрывом подброшенные вверх куски карнавальных монстров, красиво летящие по воздуху лохмотья транспоранта с остатками надписи «Даешь социализм с человеческим лицом!», огненный шар над одной из милицейских машин… и тысячи ног, бегущих к нему, по нему и от него. И что самое интересное, среди них он отчетливо различил сапоги того самого полковника, с которым он только что так мило беседовал. Сапоги прицокивали и выстукивали об асфальт что-то похожее на «кар-на-вал — не хлеб, кар-на-вал — не хлеб!..»

Еще Бульману показалось, что Ленин на постаменте стал медленно крениться в его сторону и наконец навис прямо над ним, грозя рухнуть ему на голову.

— Ну это уже… перебор! — в глубине души, кажется, усмехнулся Бульман. — Тожжже мне… Пизззанская башня!

И, кажется, закрыл глаза.

Директору базы отдыха «Родничок» в тот вечер решительно не везло. Словно в ответ на вопрос референта о финской бане, Мокрову доложили, что только что какая-то неопознанная молния, может даже шаровая, угодила в трансформаторную будку, оставив без электричества всю подведомственную ему территорию.

Мокров в отчаянии посмотрел на Сапожникова, промямлил что-то насчет проделок снежного человека, существование которого не исключалось в этих местах, и от огорчения не спросив разрешения и даже не попрощавшись, побежал на аварию.

Тихо выматерившись, Сапожников снова хотел впасть в меланхолию, но Нелли Алексеевна не позволила ему расслабиться. Она решительно встала со стула, так же решительно, по-ленински, взмахнула рукой, и, не глядя ни на кого конкретно, резюмировала:

— Бардак! Подумаешь молния… в трансформаторной будке! Это — не повод, чтобы бросить всех нас на произвол судьбы! На растерзание, так сказать, взбунтовашейся черни! С Мокровым партком еще разберется! И, как с коммунистом, в первую очередь! А сейчас есть предложение… вернуться домой, товарищи! Кто за?

И, не дожидаясь ответа, той же рукой рубанула, как шашкой, по головам:

— Тогда по машинам, товарищи!

Повинуясь железной воле «секретаря парткома», почетные гости беззвучно покинули негостеприимный «Родничок» и отбыли в известном им направлении. Причем, Нелли Алексеевна безо всякого приглашения разместилась на заднем сидении директорской «вольво» за спиной у референта Сапожникова.

Уже на полпути к большому городу она недоуменно передернула плечами:

— Если каждый сталевар захочет управлять государством, то будет то, что сегодня в столовой!

Сидевший рядом с шофером Сапожников рассеянно переспросил:

— Вы что же, милейшая, против Ленина? Ильич ясно писал, что каждая кухарка…

— Я вовсе не против Ленина! — возмутилась Нелли Алексеевна. — Но у него, кажется, кухарка, а у нас с вами — сталевар! Вы че не чувствуете разницы?

— Признаться, не чувствую, — демонстративно зевнул Сапожников. — А вы чувствуете?

— Ну, если вы не отличаете мужчину от женщины… — покровительственно начала «секретарь парткома».

— Ах, вы в том смысле, что сталевар — не женщина, — мучительно выдавил из себя Сапожников, ему категорически не нравилось присутствие парткомовской бабы в директорском «вольво», но может, это тоже в духе этого мерзкого времени! — а кухарка, выходит, не мужчина… Ну, если так, тогда конечно! Но, скорее всего… кухарка выйдет замуж за сталевара, и они разом будут управлять нашей несчастной страной. Такой вариант Ильич как-то не предусмотрел! А к этому как раз все и идет! И куда ваш партком смотрит!

— Партком всегда смотрит туда, — Нелли Алексеевна гордо вскинула голову, — куда смотрит вся партия. Точнее, ЦК КПСС и его Политбюро во главе с Генеральным секретарем товарищем Горбачевым. Это — закон природы. Но, — Нелли Алексеевна воодушевилась донельзя, — в любом случае, Мокров — дурак и Азеф! Это он спровоцировал инцидент в столовой. Не так ли?

— А инцидент с молнией? — насмешливо поддел ее Сапожников.

— Причем тут молния? — нахмурилась Нелли Алексеевна. Никакой мистики она не допускала даже от Мокрова и иронии Сапожникова не заметила.

— Ну как же! — мгновенно отреагировал референт. — А сауна? Он же, подлец, обещал нам сауну. А сауны-то у него, по всей видимости, и нет! Пропил, поди, подлец, народные денежки!

— Так он же уже отрапортовал!

— Отрапортовал! — согласился референт. — Как положено. Как все! Мы тоже недавно отрапортовали про миллионный лемех! На всю, понимаешь, страну! А где он? Тут либо, сами знаете, миллион лемехов, либо тралы для Афгана! Крестьяне все равно не сеют и не пашут. А трал — штука деликатная, военная приемка! И сауна — тоже. Отрапортовал — веди! А куда вести, если там… один фундамент и тот кривой!

Сапожников уже вовсю развивал свою мысль, причем теперь безо всякой иронии, чего Нелли Алексеевна тоже не заметила.

— Вот он и шандарахнул по ней молнией!

— Глупости! Молния… шшшандарахнула… как раз в трансформаторную будку! Вы че не слышали?

— Хм, в будку! — как бы удивился Сапожников. — Так это ему при нас доложили, что в будку! А завтра он лично доложит директору, что по уточненным данным молния попала… и в сауну!

— Как это — и в сауну! — напряглась Нелли Алексеевна. — Так не бывает!

— Не бывает, — кивнул головой Сапожников. — А разве бывает, чтобы какой-то сталевар при всем честном народе наехал на… — тут референт сделал многозначительную паузу, — на секретаря парткома? Но ведь было же!

При последних словах взгляд Нелли Алексеевна заметно потеплел. Она блаженствовала.

А Мокров в это самое время уже битый час тщетно названивал в город, пытаясь вызвать хоть какую-нибудь завалящую аварийку. Но все аварийки, включая и службу его родного предприятия, были либо на вызовах, либо резались в домино из-за отсутствия горючего, либо были поражены каким-то странным недугом, похожим на бледную немочь. В одном месте ему строго конфедициально сообщили, что они тоже сидят впотьмах, но если он пришлет кого-нибудь с канистрой бензина, а еще лучше водки, возможно электрик к утру и отыщется.

Мокров подошел к зеркалу и от обширного внутреннего расстройства плюнул самому себе в лицо. Подумав, стер плевок рукавом, и снова плюнул, но на этот раз не попал.

Слава Богу, на Урале в июне темнеет не раньше одиннадцати часов. И паники среди отдыхающих пока не наблюдалось. Правда, после грозы пришлось отменить закрытый показ видеофильма «Первые уроки любви». Ужин тоже раздали сухим пайком. Сказали, что это подготовка к дальнему турпоходу. Кажется, трудящихся это не очень удивило. Многие уже давно жили на хлебе и воде. А вот по поводу отмены «Первых уроков» было глухое брожение в массах. Этого народ не понял и простить не мог.