– Девоньки, простите. Больше это не повторится. Лика! Прости!

И бьет себя кулаком в грудь.

Когда супруги уходят, обнявшись, на «летучке» комментируют ситуацию: «Все-таки двое детей», «квартира у них хорошая», «кто ж не пьет?», «а может, это любовь такая?» И резюме: «бьет – значит любит». Все понимают, что без Анжелики в салоне было бы скучно. И дело свое она знает. А ее семейные баталии обсуждает весь Р-ск, потому что салон, где она работает, самый популярный в городе. А может, потому и популярный?

– Леся к нам. Слышь, Анжелика?

– А… Ну, проходи.

Олеся усаживается в кресло.

– Как будем стричь? – флегматично спрашивает Анжелика.

– Знаешь, вот так, так и так.

Странно, но Анжелика такие вещи понимает. Объяснять ей что-то с картинкой из глянцевого журнала в руке бессмысленно.

– Не. Не пойдет, – флегматично говорит она, глядя на глянцевую диву.

– Ну почему?

– Потому что не пойдет. Надо так, так и так.

И она никогда не ошибается. Потому что картинка – это всего лишь картинка. После Лесиных слов Анжелика берется за дело.

– И еще я хочу покрасить волосы. Осветлить.

– Ага.

– Мне надо помолодеть, слышишь?

– Нюрка слышит. Слышь, Нюрк?

Дверь с табличкой «косметолог» приоткрыта. Там скучают. Анна Сергеевна, уважаемая женщина, прощает фальмильярность только Анжелике. Потому что лаяться с флегмой бесполезно, равно как и указывать на ее вульгарность и бестактность. «Ну и че?» У Анны Сергеевны высшее образование, и она регулярно ездит в Москву на семинары, откуда привозит новинки из самого Парижа. Во всяком случае, Р-ск в это верит безоговорочно. Когда Леся переходит к ней, слышит:

– Тут не обошлось без мужчины. Никак ты замуж собралась?

– Ой, не сглазьте! Тьфу, тьфу, тьфу!

– В Москве, что ли, познакомились?

– Ага.

– Ты приходи ко мне, как отработаешь следующую смену. Тут одним разом не обойдешься. Слышишь?

– Приду.

Из салона Олеся выходит похорошевшей и помолодевшей. И опять не идет – летит! Полегчало. Дома с час крутится перед зеркалом. Теперь их сходство с Ольгой очевидно. Слепой только не заметит. Вот так-то! Ну, держись, так твою так, модель!

Утро – вечер

Дело сделано. Съездила в дом отдыха, договорилась насчет сауны. Все осмотрела и осталась довольна. Лешка, естественно, увязался с ней. Сделал вид, что идея ему нравится. Но спросил подозрительно:

– Откуда у тебя бабки?

По его расчетам, деньги у Ольги уже должны были закончиться. Но Маруся взял с нее гораздо меньше, только за консультацию. Поэтому она оплачивает сауну из своих. То есть из Лешкиных. Три часа отсутствия обошлись ему в пятьсот долларов. Где же все-таки он был? Но всего предусмотреть невозможно. Да и некогда ей. Надо еще позаботиться о транспорте. Ольге нужно, чтобы их всех доставили сюда, в «Лесное». Их тринадцать человек, включая Нахрапьева и эту Олесю. Менеджер по персоналу вчера звонил. Уточнили количество желающих отдохнуть за городом за чужой счет. Значит, маршрутное такси. От супермаркета и до дома отдыха «Лесное». Тринадцать человек. Несчастливое число. Случайность? Или знак судьбы? Но механизм запущен. Она уже ничего не в силах изменить.

А погода радует. Похолодало, накрапывает дождь. Это значит, что народу в «Лесном» будет мало, будни, холодно. А тем, кто сюда приедет, не до прогулок. В «Лесном» бассейн, два бара, бильярд. И сауна в такую погоду – в самый раз. Ей везет.

Домик для отдыха, где находится сауна, стоит на отшибе, в лесу. Вокруг высоченные ели, воздух чист, как горный хрусталь. Не дышится – поется. Она выражает желание осмотреть избу, и черный, как головешка, истопник охотно демонстрирует ей и комнаты отдыха, и обе парилки. Приговаривая: «Ай, хорошо! Ай, нравится!» По-русски он говорит плохо, с сильным акцентом. Но дело свое знает.

Все здесь сработано на славу. Изба бревенчатая, добротная, комнаты отдыха отделаны сосной, парные – осиновой вагонкой, помещение, где находится небольшой бассейн, – кафелем. Саун две, комнат для отдыха тоже две. Двери двойные. Пахнет березовыми вениками.

– Ай, хорошо, – улыбается истопник. И Ольга согласно кивает.

В оконных рамах снаружи торчат березовые ветки, листья давно засохли, стояла жара. В комнате истопника тоже веники. Пучки засушенных трав, связки лука и чеснока. Видимо, здесь он и ночует. Живет при доме отдыха, при сауне. Что ж, их таких немало. Переселенцев. Осели кто где. Некоторые при подмосковных санаториях, домах отдыха. Работают на совесть, потому как деваться некуда. И каждый мечтает перевезти сюда семью.

– Мне все здесь нравится, – говорит она.

– Чему тут нравиться? – морщится Лешка.

– Я не понимаю: ты поссориться хочешь? Все, что мне нравится, тебе противно.

– Ну, завелась! Я париться не люблю, что в этом такого?

– Зачем же тогда едешь?

– У меня отпуск, – бурчит он.

А у нее в сумочке квитанция. С четырнадцати ноль-ноль до двадцати ноль-ноль. Это ее время. Оплаченное. Вечером, в половине девятого, приедет микроавтобус и заберет напарившихся «клиентов». Для тех, кому с ними не по пути, автобусная остановка. Она все рассчитала. Будем надеяться, что правильно.

– Ну все, что ли? – раздраженно спрашивает Лешка.

– На сегодня все. Место хотя бы красивое?

– Что? Да, красивое, – соглашается он.

– О чем ты все время думаешь?

– О тебе, солнышко. О тебе.

– Это приятно. Я рада, что ты уже не находишь мою затею с сауной дурацкой.

– Я не понимаю, зачем надо тащить сюда столько народу?

– В тесноте, да не в обиде, – усмехается она. – И потом: что ты переживаешь? Они сами по себе, мы сами. Саун две. Комнат отдыха тоже. Они к нам не пойдут. А мы к ним.

– Будем надеяться, – кисло говорит он.

По дороге домой они с Лешкой заезжают в супермаркет. Ольга договорилась по телефону о встрече с менеджером по персоналу.

– Это недолго, – говорит она Ладошкину и добавляет: – Можешь присутствовать.

Вызывают Нахрапьева. Тот идет, сияя улыбкой.

– Ольга, здравствуйте! Весь наш коллектив, наша смена выражает вам благодарность…

– Не стоит. Мы с Алексеем Петровичем только что оттуда. Дом отдыха «Лесное».

Ладошкин стоит рядом, лицо у него безразличное. Все трое ломают комедию. У каждого своя цель. Она не знает, какие планы у мужчин и что они думают, но пока оба играют по ее правилам. Потому что они едут. Все-таки едут.