Матвей Исаакович кинулся к телефону:

– Алло, Марк, добрый день, это Блантер. Ты сейчас чем занимаешься? Баклуши бьёшь? Слушай, тут такое дело… Сидит у меня дома один молодой человек пятнадцати лет и просто спит и видит, чтобы ты спел написанную им песню… Да, подозреваю, что самородок. Не хочешь приехать ко мне, познакомиться? И песню послушаешь? Через сколько? Час максимум? Ну давай, жду.

Я с плохо скрываемым интересом прислушивался к разговору, от результатов которого во многом зависело моё будущее. И когда Блантер положил трубку на рычаг, я про себя облегчённо выдохнул.

– Ну что же, через час Марк Наумович обещал быть. Не желаете пока, молодой человек, чаю? Или кофе предпочитаете?

Конечно, я предпочитал кофе, желательно со сливками, но решил не борзеть и скромно согласился на обычный чай, к которому хозяин предложил печенье с конфетами. С момента попадания в это тело я постоянно ощущал чувство лёгкого голода. С питанием в эти годы было не ахти, особенно учитывая скромное материальное положение моей новой семьи, хотя мама и брала частенько по два дежурства подряд, выматываясь. А Катька вон перешила даже старое материно платье на себя. Глядя на вазочку, у меня возникло желание наесться от пуза. Видно, Матвей Исаакович что-то уловил в моих глазах и подбодрил:

– Не стесняйтесь, Егор, угощайтесь.

Ну я и угостился… Пяток печенюшек и столько же шоколадных конфет слегка утолили моё чувство голода.

– Может, супчику разогреть? – неожиданно предложил Блантер. – Жена с сыном вчера уехали в санаторий в Ялту, и Нина оставила мне целую кастрюлю моего любимого горохового супа с копчёностями. Чтобы не отощал, как она выразилась. А без них у меня, признаться, и аппетит что-то пропал. Кое-как похлебал сегодня днём, не знаю, сколько я его доедать буду.

– Ой, нет, спасибо, – ответил я, стараясь скрыть своё желание как минимум ополовинить эту самую кастрюлю. – Давайте я лучше пока текст для Марка Наумовича накидаю, ноты записать уже вряд ли успею.

С текстом я управился за несколько минут. Не успел отложить в сторону дорогую перьевую самописку, как в дверь позвонили – Бернес приехал даже раньше названного времени.

– Ну-ка, показывай, Мотя, своего вундеркинда! – приятным баритоном провозгласил на всю квартиру гость.

Выглядел он моложаво, жизнь в нём буквально бурлила, и не подумаешь, что через каких-то восемь лет любимец миллионов угаснет от рака лёгких. Кстати, не мешало бы его попросить со временем как следует заняться своим здоровьем, обозначив именно лёгкие как возможную мишень для атаки раковых клеток. Глядишь, и удастся продлить жизнь знаменитому артисту.

– Ага, это ты, значит, и есть? – ткнул в мою сторону указательным пальцем Бернес. – Очень приятно, Марк Наумович.

– Егор, – пожал я протянутую руку.

– Так, и что за песню ты хочешь мне предложить?

– Вот текст, а мелодию я могу наиграть на рояле. Но лучше давайте сначала я спою, чтобы вы знали, как должно звучать. Правда, для себя я играю где-то на октаву выше, а для вашего голоса мы потом подберём тональность.

Бернес с Блантером переглянулись, изобразив характерную мимику для невысказанной фразы: «Гляди-ка ты!», а я тем временем начал проигрыш. И, мысленно помолившись, запел…

На слушателей я взглянул только после последнего аккорда. Матвей Исаакович, уже зная, что услышит, держал себя в руках, а вот настроение Бернеса резко изменилось. Если в квартиру старого друга он заходил на оптимистичной волне, с улыбкой, то сейчас словно постарел за пару минут лет на двадцать. Сгорбился, осунулся, глубокие морщины прорезались в опустившихся уголках губ…

– Да-а… – протянул он дрогнувшим голосом, – не ожидал.

– Вот-вот, – поддержал Блантер товарища, – и у меня было похожее чувство. А он мне потом ещё несколько вещей исполнил, тоже весьма неплохих. Но, конечно, «Журавли» проняли до самых печёнок.

– Так что, Марк Наумович, – прервал я их диалог, – попробуете спеть?

Бернес подошёл к роялю, встал сбоку, держа перед собой листок с текстом, откашлялся:

– Ну давай, парень, рискнем.

С первого раза не получилось. Где-то посередине песни Бернес прервался, извинился, что в горле резко пересохло, осушил участливо поднесённый Блантером стакан воды и предложил начать заново. Со второй попытки, собравшись, отработал как надо, не хуже, чем на всем известной записи.

– Великолепно! Марк, эта песня должна стать твоей! – заявил композитор.

– Я не против, если автор разрешит мне её исполнять, – слегка поклонился в мою сторону Бернес.

– Марк Наумович, я вас для того и разыскивал, что никого другого, кроме вас, не видел исполнителем её. Давайте я накидаю сейчас ноты…

– Так я уже всё записал! – улыбнулся Матвей Исаакович, с видом победителя взмахнув листом с нотной записью. – Пока вы пели, я не сидел сложа руки. Осталось только слова вписать. Это вы сделайте, Егор.

Закончив с текстом и нотами, я решил, что пора, пожалуй, и честь знать. Но не успел откланяться, как Бернес потребовал у Блантера налить ему водки и меня тоже потащил за стол, на котором помимо графинчика тут же появилась закуска и бутылка лимонада.

– Тебе не предлагаю, ещё возрастом не вышел, – сказал Марк Наумович, опрокидывая в себя стопку и захрустев малосольным огурчиком.

Блантер, в отличие от товарища, пил мелкими глотками. Мне же пришлось довольствоваться откупоренной с лёгким дымком газировкой, хотя, пожалуй, от рюмочки я сейчас тоже не отказался бы.

– Откуда ты, парень, взялся? – спросил артист, расправившись с огурцом.

Пришлось повторять то, что я до этого рассказывал Блантеру. Бернес слушал с нескрываемым интересом.

– Неужели ты даже в музыкальной школе не учился?! Ну, это просто фантастика!

– Думаю, надо заняться молодым человеком вплотную, – заявил Матвей Исаакович, в чьих глазах после водки появился азартный блеск. – Нельзя пускать такой талант на самотёк. Юноша совершенно незнаком с особенностями советской эстрады, на тебя, Марк, вышел благодаря случайному в какой-то мере стечению обстоятельств. Хорошо, у меня знакомый в ВУОАПе работает и наш герой к нему как раз и попал.

Ага, не иначе Блантер уже видит себя в роли моего импресарио, то бишь продюсера, директора и администратора.

– Э-э, Мотя, парнишка не так глуп, как ты думаешь, – сказал Бернес, разливая по второй. – Был бы дурак – не пошел бы оформлять песни в ВУОАП. Правильно я говорю, Егорка?

Я скромно пожал плечами, мол, вам виднее, и потянулся за крожочком сырокопчёной колбасы.

– Не пойму, зачем тебе нужно железнодорожное училище? – продолжал Бернес. – Уверен, твоё призвание – музыка. Согласен, водить паровоз тоже нужное занятие, у нас в Советском Союзе все профессии почётны. Но если есть к чему-то талант, нужно его развивать.