— Предложение? Ко мне? Вы же меня знаете всего несколько часов. Если вообще можно говорить «знаете», когда все знакомство исчерпывается парой совместно распитых коктейлей и… историями из жизни.

Он улыбнулся и передернул плечами:

— Ну так что ж, что несколько часов? Я не руку и сердце собираюсь вам предложить. Хотя… некоторые за несколько часов доходят и до этого.

Я вздрогнула и произнесла, глядя прямо в глаза охранника Лозовского:

— И что же вы мне хотели предложить, если сорвались от своего босса и проехали через полгорода? Кстати, верно, у вас прекрасная машина, если вы поспели за моим «Ягуаром».

— Да я мог бы вас и обогнать. Я вообще-то мастер спорта по кольцевым автогонкам. Но это так… лирическое отступление. Теперь о моем предложении. Я предлагаю вам перейти на работу к нам.

Некоторое время я стояла, не зная, как реагировать на сказанное и что говорить в ответ, поэтому решила для начала уточнить:

— К кому это — к вам?

— К нам — это к Лозовскому. Мне кажется, что здесь, в Тарасове, вы не на своем месте. Конечно, юрисконсульт губернатора — это если и не синекура, то, по крайней мере, теплое и комфортное местечко, а если судить по вашему дому — еще и прибыльное…

— Вы знаете, где я живу? — резко прервала его я. — Знаете, Владимир, такое внимание к моей скромной персоне, конечно, лестно, но тем не менее есть определенные пределы…

Теперь уже Корсаков перебил меня:

— Я все понимаю! Все понимаю. Вы знаете, Юля, это так странно…

— Вот именно — странно! — повысив голос, выговорила я, ибо был назван лейтмотив, основной тон сегодняшнего дня — «странно». — У меня точно такое же ощущение. Или ваш коктейль все еще действует, или… Я определенно… не знаю.

— Что — определенно? — переспросил он, придвинувшись ко мне вплотную.

На мгновение мне показалось, что вот сейчас он столкнет меня с обрыва, и романтический разговор над ночной рекой завершится жирным многоточием. Точнее — многокружием, то есть всплеском и разбегом концентрических кругов по поверхности реки.

Конечно же, этого не произошло. Правда, я сама едва не потеряла равновесие и вынуждена была схватиться за его локоть. Момент показался мне мучительно долгим и неловким. Проклятые птицы, как назло, примолкли, и я была вынуждена заполнить мучительную тишину первым, что пришло в голову. Надо сказать, первым приходит в голову всегда глупость.

И я произнесла ее:

— Знаете, что, Володя… Меня сегодня приглашали в гости. Но в такое время приходить в гости одной как-то не… Пойдемте со мной? Тут рядом.

— Да, конечно. Пойдем. Есть что обсудить.

По той торопливости, с какой Владимир ответил, я поняла, что моя реплика прозвучала не менее нелепо, чем его предложение о переходе на работу к Лозовскому.

* * *

Как я и предполагала, сабантуй у Кульковых все еще продолжался. Более того, судя по ряду признаков, он еще и не начал клониться к закату — в полном раздрае с солнечным диском, который уже давно задвинулся в невидимый футляр горизонта.

При нашем с Корсаковым появлении хозяин дома встал из-за стола и, вихляя вправо-влево своим тощим корпусом, заорал так, что у меня едва не заложило уши:

— А-а-а! Вот оно шта-а-а! Проходите! Штрафную, а? Нет? А что я спрашиваю? Ннналивай, Миша!

Его взгляд обратился на Корсакова, и, по всей видимости, мой дражайший соседушка остался осмотром доволен:

— А что, Юль Сергевна, н-ничего он у тебя. Как говорится, представительный мужчина в полном расцвете сил. На свадьбу иначе чем свидетелем даже и не зовите — об-биж-жус-сь… и не приду.

— Ну что ты говоришь, Дима, какая свадьба? — недовольно произнесла я. — Это Володя, мой хороший знакомый. Володя, это Дима, там — Юля… больше я и сама никого не знаю.

Надо сказать, что я не узнала никого и впоследствии. Потому что двое из собутыльников Кулькова были настолько пьяны, что даже не могли выговорить собственное имя, а дамочка, сидевшая рядом с Юлей Кульковой и сначала назвавшаяся Леной, потом стала утверждать, что ее зовут Катей, а к трем утра начала откликаться на Олю и Свету.

— Давно я не пил в такой демократичной компании, — сказал мне Корсаков, чокаясь с перегнувшимся через стол Димой Кульковым. — Можно сказать и короче: давно я не пил. У Романа Альбертовича напряженный график. А мне нельзя его оставлять в разъездах. Я же — тень олигарха. А тень можно терять только ночью, да и то в полной тьме.

— Это значит, что к утру ты должен, как верная тень, вернуться к Лозовскому, — смеясь, уточнила я.

— Ну да.

— А кем же ты предлагаешь мне работать у твоего хозяина? — спросила я.

— А кем захочешь. У Романа Альбертовича обширное трудоустройство. По любому профилю. Просто, откровенно говоря, не нравится мне твой нынешний работодатель.

— Дмитрий Филиппович?

— Он.

— Я н-не Дмитрий Филиппович, а Ды-дымитрий Евгень… евич! — запротестовал сползающий под стол — под шипение своей супруги: «Вот паразит, опять нажрался!» — Кульков.

— Да мне он тоже не очень, — отозвалась я.

— А что ты думаешь о его сыне? — неожиданно спросил Корсаков.

— Об Игоре? А почему ты спросил?

— Потому, что его обвиняют в убийстве Войнаровского.

Так. Корсаков сам поднял эту тему. А между прочим, рядом со мной сидел человек, самый приближенный к Лозовскому. К тому самому Лозовскому, которого обвинял, понятно в чем, Дмитрий Филиппович.

— Ничего я о нем не думаю, — хмуро ответила я. — Игорь Дмитриевич — изрядный ублюдок, и в СИЗО ему самое место. Но это мое личное мнение.

— Значит, ты думаешь, что он невиновен? — и, поймав мой недоуменный взгляд, Корсаков пояснил: — Понимаешь, Роман Альбертович тоже хотел бы знать, кто убил Войнаровского. Ему важно. Быть может, он подключит к расследованию своих людей.

— Вот, значит, как… — пробормотала я.

Мы могли говорить совершенно спокойно, не боясь быть подслушанными. К тому времени компания раскололась на сепаратные группки по интересам: Кульков и Миша, Юля Кулькова и таинственная Лена-Катя-Оля. Ну, и мы с Корсаковым.

— Кажется, нам пора, — произнесла я.

Меня никто не услышал, кроме Владимира, и я подумала, что можно уйти по-английски, ни с кем не прощаясь. Тем более что хозяин дома, уже плотно опочивший в кресле, отстрелялся и был неспособен выговорить даже «пока».

— Ну что ж, — сказал Корсаков, когда мы вышли на воздух и он, подойдя к своей машине, открыл переднюю дверцу, — поехал я. Спасибо за приятно проведенное время.

— Счастливого пути, — пожелала ему я. — Тебя менты по пути не зацепят, нет? За вождение в не совсем трезвом виде?