Всегда предупредительный по отношению к своей жене, Павел не был порой равнодушен и к красоте фрейлины великой княгини, некой Екатерины Нелидовой, выпускнице Смольного института, которой, как и ему, исполнилось тридцать лет. В отличие от Марии Федоровны – высокой, пухлой блондинки – Екатерина Нелидова была миниатюрной смуглой брюнеткой, общительной крошкой с блестящими черными глазами. Графиня Варвара Головина, тоже фрейлина, описала ее в своих «Воспоминаниях»: «С маленькими неуловимыми глазами, со ртом, растянутым до ушей, с высокой талией на небольших таксообразных ножках, она имела не очень привлекательную фигуру. Однако она была очень талантлива и умна». Мария Федоровна ценила общество этой молодой особы, наружность и реплики которой развеивали ее скуку, вызванную нудными правилами этикета. Павла же увлекло то, что она была новым лицом в их окружении. Екатерина Нелидова была неспособна разрушить гармонию, установившуюся между супругами, но ее присутствие вносило некоторую пикантность, в которой они оба нуждались для скрашивания их супружеской рутины. Не являясь любовным треугольником, Их Высочества и фрейлина составляли неразделимую коалицию, контрастирующую со всякого рода безнравственностью и извращенными искушениями. Однако недоброжелатели доносили императрице об их слишком близком союзе. Предупреждая о разговорах, которые ходили на эту тему, Екатерина Нелидова несколько лет спустя написала великому князю: «Разве я искала в Вас для себя мужчину? Клянусь Вам, с тех пор, как я к Вам привязана, мне все кажется, что Вы моя сестра»[20]. На самом же деле эта двусмысленная ситуация, в которой никто из троих ее участников особо не вникал в истинную природу их отношений, воздействовала на чувства и Павла, и его жены. Это виртуальное непостоянство помогало им более надежно сохранять реальную верность, чем та клятва, которую они дали в церкви. Доказательством тому являлось и то, что меньше чем через полтора года после рождения Александры Мария Федоровна родила маленькую Елену, четвертого ребенка. В то время как маленькая Александра еще плакала в своей люльке, их сыновей Александра и Константина продолжали натаскивать, как щенков, под любовным взглядом бабушки. Императрица считала, что ее невестка, имея такую плодовитость, не остановится и на этом. И действительно, 4 февраля 1786 года традиционные артиллерийские залпы и колокольный звон известили о рождении третьей дочери Их Высочеств – великой княгини Марии.

Удовлетворенный в своих отцовских амбициях, Павел непременно стремился стать таким же и в исполнении своих военных планов. Если уж он имел в своем полном подчинении автономное княжество в центре России, то почему бы ему не содержать армейскую часть, которая была бы прообразом той огромной действующей армии, командование которой он возьмет на себя после восшествия на трон? Наблюдая за действительностью, имевшей место в войсках великой империи, он обнаруживал в ней и небрежность, и непрофессионализм, и фаворитизм, и дезорганизованность, которые приобретали все более утрированный характер. Офицеры элитных частей больше усердствовали на балах и спектаклях, чем на войсковых смотрах, для того чтобы быстрее добиться продвижения по службе, они в большей степени рассчитывали на свои связи с двором, чем на свою воинскую выучку. Стремясь противодействовать нерадению, угрожавшему растлением дисциплины во всех наиболее прославленных полках России, Павел пригласил в военные части, находящиеся под его командованием в Гатчине, прусских инструкторов, расквартировал их на своей территории, присвоил им звания унтер-офицеров и поручил им наведение порядка и контроль за пунктуальным его соблюдением. Это нововведение, направленное на повышение духа дисциплины и самоотверженности, послужит, как полагал он, примером для всех остальных воинских формирований империи. В 1788 году в его подчинении находилось целых пять батальонов. Вскоре в них насчитывалось две тысячи пятьсот солдат, которые могли быть использованы по его личному усмотрению. Их экипировка и воинский устав радикально отличались от общепринятых в регулярных российских войсках. Меньше чем через месяц эскадроны его кавалерии и артиллерийские части скомплектуют новую армию.

Этим возвратом к «истинным ценностям» Павел решил противодействовать последним инициативам своего заклятого врага – всемогущего Потемкина. Именно по идее последнего была осуществлена «реформа» армейского обмундирования, которая со времен Семилетней войны безнадежно устарела. Согласно ей отрезались косы, отменялось использование пудры для волос, вводилась более удобная униформа (вместо долгополых мундиров – куртки; вместо коротких штанов – широкие шаровары, в которые были обычно одеты простые люди). Возмущенный этим пренебрежением традициями, Павел потребовал, чтобы его люди так же, как и он, напомаживали и напудривали головы, чтобы они носили огромные гренадерские шапки и короткую трость, высокие, до колен, сапоги, обтягивающие ноги, а также длинные, до локтей, перчатки. По его мнению, некоторое неудобство, создаваемое униформой, только побуждает к максимальной сосредоточенности перед опасностью и проявлению боевого духа при столкновении с противником.

К участию на парадах солдаты будут строго отбираться, а остальные больше уделять время для отработки боевых действий на полях сражений. Офицерам предписывалось проявлять максимальную требовательность к своим подчиненным на тренировочных занятиях. Так солдатская атмосфера Пруссии была перенесена на почву Санкт-Петербурга.

Проводя строевой смотр своих войск, Павел ощущал себя в Берлине в роли Фридриха II. И неважно, что волонтеры, набранные для развлечения гатчинского правителя, были в большей своей части отбросами полков императрицы. С этими грубыми, неграмотными отбросами и дезертирами Павел утверждался в своей способности сформировать неуязвимую армию. Он набирает офицеров с луженой глоткой и мозгами без извилин, которые безропотно приступили к выполнению своей задачи укротителей. Наиболее требовательным солдафоном среди них был некто капитан Алексей Аракчеев, прозванный «гатчинским капралом». Со своим иссохшим лицом, птичьим подбородком, крошечными серо-стальными, глубоко посаженными глазками он всегда казался воплощением злого быка, тщательно готовящего задуманное коварство. Одновременно выражая гротеск и беспокойство, он, по мнению некоторых очевидцев, имел вид обезьяны в военной форме. Павел ценил и его раболепство, и его рвение. Он мечтал, как только придет к власти, набрать таких же командиров на все должности: военные и гражданские. Не высказываясь об этом публично, он был убежден, что Россия будет когда-нибудь спасенной, если весь народ станет солдатами, а все дома будут казармами.

В ожидании создания этого рая, где все будут одеты в униформу, необходимо навести порядок в Гатчине, превратив ее в военный лагерь с охраной, конюшнями и плацами. На месте, отведенном для проведения парадов, военные подразделения часами занимались строевой подготовкой, отрабатывая прохождение по прямой в колонне, приемы с оружием, перестроения, тренируясь выполнять все это с высокой синхронностью. Во время этих нескончаемых смотров Павел, с надменным видом и тростью в руке, пьянел от чувства своего могущества – он один значил больше, чем эти тысячи взаимозаменяемых гомункулусов, проходящих перед ним, четко чеканя шаг каблуками своих сапог. Эта демонстрация мелочного деспотизма, конечно, удивляла великую княгиню, но ни в коем случае не беспокоила ее. Прежде всего она была всегда уверена в том, что Павел после проведения инспекции полков, вернувшись в семью, останется таким же нежным, как и прежде. Она считала, что эти мужские пристрастия помогают ему избавиться от накопившегося в нем самом унижения и горечи. И даже императрица, которая могла бы посчитать укрупнение некоторых его полков, происходящее вне ее армии, опасной для себя тенденцией, совсем не била по этому поводу тревоги. Она усматривала в этом ребячество и манию, которую Павел унаследовал от своего отца. Екатерина надеялась, что это безобидное увлечение отвлечет великого князя от действительно опасных намерений. Жаждущему власти порой бывает достаточно и видимости власти для удовлетворения своих амбиций. Благодаря этой «закуске» Ее Величество была уверена в том, что до конца своих дней она не будет иметь забот относительно незыблемости ее власти.