Поэтому я решил ничего не предпринимать против этих людей. Чёрт с ними, пускай занимаются этой своей вознёй, может без этого они жить не могут, чтобы не плести всевозможные интриги и не организовывать какие-нибудь козни. И всё это для того, чтобы получить следующее по должности звание, а с ним ещё большую власть над другими людьми. Но самым главным было для меня то, что они всё-таки жертвовали своими жизнями ради нашего общего и самого главного, ради нашей Родины. А вот предпринять действия, порочащие их имя, я мог. Память деда без труда предоставила мне информацию: о Троцкистском и других заговорах. Стоило только написать письмо в другой политический лагерь, например, Берии о существовании группы, объединённой общим сионистским прошлым, во главе с Мехлисом. А там уже в НКВД из них выбьют все нужные сведения для организации нового дела. Гораздо опасней для будущего моей Родины была такая личность, как Клопов. Умный, расчётливый предатель, вот кого нужно было обязательно нейтрализовать, пока этот выродок не нанёс непоправимый вред моему народу.

Я плотней укутался в свою утеплённую овчиной шинель и начал по методу тибетских монахов мысленно разгонять свою кровь, чтобы хоть как-то согреться. Но у меня это получалось плохо, всё-таки в эскадроне я был не лучшим слушателем у нашего сенсея. В голову опять полезли мысли о тёплой одежде, о том, какой же я был дурак, что не надел под шинель тёплую, связанную женой (вернее моей бабушкой) безрукавку из собачьей шерсти. Носки из такой же шерсти я одел, а вот безрукавку не стал – подумал, что она будет только мешать при движении.

Ещё я подумал, что красноармейцы моей роты одеты гораздо теплей, чем бойцы из других рот и, тем более, других батальонов. А всё это благодаря нашему старшине Тарасу Стативко. Все его звали Бульба, по-моему, этим прозвищем он даже гордился, и уже сам часто путал свою фамилию с этим персонажем. Я лично слышал, как он как-то представился – Тарас Бульба. Этот сорокалетний хохол обладал поистине чудесной способностью доставать всё самое лучшее и новое для своей роты. Любимая его присказка была – там, где прошёл хоть один хохол, двум евреям делать нечего. Неведомо какими путями он выбил для всех красноармейцев нашей роты утеплённое овчиной обмундирование. И это было перед самой отправкой нашей дивизии на Карельский перешеек. Он, зараза, как знал, что здесь будут такие крепкие, сибирские морозы. Может быть, именно благодаря его предприимчивости, у нас в роте и не было ни одного обморожения. Хотя с винтовками он перестарался. В 1939 году как раз началось перевооружение. Армия начала получать новые винтовки СВТ-38, взамен трёхлинеек. И, как водится, первыми в нашем батальоне самозарядки получили мы. Когда прибыли на Карельский перешеек, недели через две только ленивый не ругал Бульбу за эти винтовки. Другие роты были вооружены старыми, добрыми, безотказными трёхлинейками. При этом, как говорится – и горя не знали.

Неожиданно в поле моего зрения возник начштаба Пителин. Он явно кого-то искал, подошёл к часовому, и тот показал в мою сторону. Пришлось оторваться от стены и пойти навстречу товарищу капитану. Когда я вышел из-за вагончика, он всё-таки заметил меня в неровном свете костров и пошел навстречу. На улице было уже довольно темно, луна была закрыта облаками, и что-либо разглядеть, кроме темнеющих на белом фоне деревьев, было проблематично. Ещё на расстоянии метров трёх от меня Пителин прокричал:

– Черкасов, ты что так долго?

Потом, перейдя на обычный тон, заявил:

– Я тебя уже полчаса у себя в вагончике жду. Что, отходил после встречи с начальством? Наверное, так захвалили, что у тебя в голове бриллиантовый дым заклубился? Небось, стоял и мечтал, как ты, большой военачальник командуешь вверенными тебе войсками? Эх, лейтенант, если бы все обещания, данные начальством, выполнялись! Я тебе, как более опытный человек, повидавший много старших командиров, могу сказать одно. Верь их обещаниям процентов на пять, и знай, начальство всё быстро забывает. Все звания, почести и другие блага обычно достаются тем прощелыгам, которые вертятся перед их глазами и лижут им задницу. А знаешь, почему? Да они сами такие же, и поэтому в первую очередь заботятся о личностях своей породы. В окружении подобных себе им гораздо комфортнее жить. А ты, парень, не такой. Чувствуется в тебе старая, казацкая ещё школа. Видно, что долг и честь для тебя не пустые слова. Я тебе доверяю, Юра, и поэтому хочу по секрету сказать.

Он придвинулся вплотную ко мне и еле слышно начал говорить о наболевшем:

– Как военные специалисты, они собой, как правило, ничего не представляют. Продолжают мыслить категориями гражданской войны, когда можно было дружной массовой атакой опрокинуть малочисленные белые полки. А если не получалось, то отойти и разложить эти полки изнутри. Господи, и этих горе-командиров ничему не научила Польская кампания. Когда плохо обученная армия Пилсудского буквально наголову разбила Тухачевского, с его самыми лучшими частями, которые только были в Красной армии. А всё почему? Да потому, что разложить изнутри поляков не удалось. Солдаты просто четко выполняли приказы своих офицеров. Которые, кстати, были не очень грамотными тактиками. Но поляки тогда проявили элементарную стойкость, а не начали в панике разбегаться, увидев эту дико прущую на них будённовскую лаву. И в итоге, наконец уже полки Тухачевского улепётывали от польских улан. Вот и сейчас мы столкнулись не с бандами Махно или восставшими крестьянами Антонова, а с регулярными войсками. При этом у финнов армия гораздо лучше обучена, чем у поляков. Наши гении стратегии, такие как Ворошилов и Будённый, верные своей идее задавить маленькую Финляндию числом, нагнали сюда кучу неподготовленных войск. Одних танков – более двух тысяч. Которые здесь оказались полностью бесполезны. Это тебе не Монголия, где можно маневрировать, как захочешь. Здесь двигаться на колёсах или гусеницах можно только по дорогам. На метр в сторону отъедешь, и уже всё, по уши в снегу, откапывать технику нужно полдня при двадцатипятиградусных морозах, а вторые полдня её заводить. Так что сильно облажались наши гении. А это значит, что надо срочно искать виновных в этом бардаке. Они же гении, тем более политически правильно подкованные, и не могут быть виноваты в том, что их грандиозные планы извратили и нарушили замаскировавшиеся враги. Наймиты английских или ещё каких-нибудь проклятых империалистов.

Вот и зашевелилась всякая шушера, чувствует, что Хозяин в ярости. Видишь, сколько сразу к нам начальства набежало, вплоть до армейского. А знаешь, почему? Хотят создать впечатление, что они тоже причастны к успеху нашего батальона. Это первая, хоть и небольшая, в масштабах армии, победа, после целой серии неудач. Вспомни хотя бы гибель 163-й дивизии в декабре, потом окружение 44-й дивизии. Все они перестраховываются на тот случай, если и 44-ю дивизию уже уничтожили. Они будут доказывать, что непосредственно принимали участие в пробитии к ней коридора и не жалели для этого своих жизней. Что именно под их руководством был сбит финский заслон. А если дальше пойдёт что-то не так, то эта накипь, чтобы уменьшить досаду Сталина, постарается вместо себя найти замену для жертвоприношения. Но если они думают, что я сгожусь вместо жертвенного барана, то глубоко ошибаются. Всё это я уже проходил. Я ни разу не лез в их игрища и разборки, может быть, поэтому и сижу всё ещё в капитанах. Но живя с этими волками, я привык перестраховываться – на любую, явную глупость командования всегда беру письменный приказ. Даже и сегодня, в ответ на призывы Каневского, вынудил его написать распоряжение с требованием разработать план прямой атаки в лоб на укрепления противника всеми силами нашего батальона. Я к чему тебе, Юра, это говорю – не лезь ты, парень, в эту шакалью стаю. Они могут наобещать тебе рай на земле, но потом так подставят – до смерти не отмоешься. На их поле ты никогда не выиграешь. Ты – боевой командир, вот и будь им, не лезь в политику. Ну, хватит лирики, как говорится – ближе к делу. Там, в моём вагончике, сидят два корреспондента из центральной прессы. Приехали вместе с Клоповым. Сейчас берёшь их и отвозишь на место боя, там всё рассказываешь и показываешь. Советую приврать что-нибудь героическое.